Вероника торжествующе потрясла кнутом. Подошла к Олежке, и верхней частью ступни треснула его под подбородок, так, что клацнули зубы и он чуть не прикусил язык. Толканула пяткой в грудь, едва не повалив назад.
- Поздно каяться, сын мой! Согресех ты, многия согресех, теперь епитимью нести придётся! Ты ж у нас сибарит, любитель комфорта. Твоя мамочка тебе мягко постилает, тепло укрывает и укутывает, а ты сейчас вон как неудобно корячишься на земле! Теперь мы твои любящие мамы, и соответственно должны заботиться о тебе, во всём и повсюду, перво-наперво о твоём воспитании! - девок перекорчило от взрыва безудержного смеха. - Присядь-ка лучше на лавочку, отдохни! Вон как тут мягонько да тёпленько! - под дикий хохот и визг вновь разразившихся истерическим смехом девчонок она сделала приглашающий жест рукой, указывая туда, где был особенно толстый слой крапивы. - Ну? Что же вы? Сидайте, пани! Или вам будет удобнее занять горизонтальное положение? Попочкой вверх? Тем лучше! Прошу на лавочку, со всеми удобствами, к которым вы так привыкли! Тем более, все верёвки ещё здесь!
Одуревший от ужаса Олежка лишь подёргивал головой и смотрел на Веронику широко раскрытыми немигающими глазами.
- Так! - выступила вперёд Марина. - Для глухих второй раз обедню не служат, а особо тупым всё очень доходчиво разъясняет плётка! Кстати, наш кнутик ну просто влюбился в его попочку! С каким упоением он танцевал с нею вальс! И чувства у них, я вижу, вполне взаимны, судя по его поведению! Так что - прошу на скамеечку! В известное вам положение! Прошу, прошу! К тому ж потом не помешают ещё десятка три жарких поцелуйчиков розги!
Олежку словно подбросило.
- Я Я С-се Сей-ччас - подскочив на ноги, он неуклюже завертелся, словно не зная, как следует садиться на скамейку.
Схватив Олежку за плечи, Женька с силой почти что повалила его иссечённой попой на застилку из крапивы.
- Вот так садятся, так! Теперь запомнил?
Олежка взвыл. Не от того, что крапива хватанула его словно огнём - это ощущение было малой капелькой рядом с тем, какой болью рвануло когда он сел на свои избитые, превращённые в какой-то ужасный антрекот ягодицы. К которым невозможно было прикоснуться и пальцем. Он несколько сдвинулся вперёд чтобы крапива не касалась задней части яичек и не жгла впридачу и бёдра.
- Ого-го! Лавка есть, да нечем сесть! Хорошо попало! Как тебе, дорогуша? Надеюсь, урок хорошо усвоился? Пошёл тебе на пользу? Это только на сегодня, и очень скоро мы снова увидим тебя на этой лавочке! - вместе с Вероникой Женька схватила Олежку за волосы и за руку, каждая со своей стороны, и обе они начали раскачивать его из стороны в сторону, крутить вправо-влево, катая и вертя попой по крапиве.
- Разомнись, разомнись, а то весь занемел! Ать-два! Хер налево, жопа вправо, раз-два, раз-два! - приседая от смеха, вопили девки. - А то смотри, ещё впридачу усадим тебя драной жопой на мокрую соль!
Чтобы как-то скоротать своё бездействие, Лиза зачем-то стала осматривать торцы брёвен на срубе бани.
- Чего это тебя там заинтересовало? - окликнула её Лера.
- Да так Смотрю Сравниваю, так ли, как и у нас. Точно так же! Видишь ли, бревно кладут в сруб наружу той стороной, которой в своё время дерево росло на север, "северной" стороной бревна. Там годовые кольца ближе друг к другу, а значит и плотнее древесина.
- А Ну, так и у нас строили профессионалы!
Лера, видя что все забавы уже закончились, Олежка хорошо слушается, и её присутствие не требуется, заспешила к гаражу. Марина, накинув банный халат, пошла с нею чтобы затем запереть ворота.
Пронизанный косыми лучами солнца столб пыли от только что проехавшей по дороге какой-то машины, подхваченный порывом ветра, заклубился в проёме ворот непроницаемым облаком. Лера вывернула на дорогу, а Марина, отплёвываясь от пылищи, закрыла ворота на ключ. После чего присоединилась к подругам. Обхватив Олежку за пояс и за грудь, она стала впридачу к раскачиваниям таскать его попой по крапиве и вдоль, и поперёк скамейки.
Он уже изнемогал. В глазах плыли жёлтые и красные "бублики", и словно уносились куда-то вдаль одна за другой огненные звёзды неправильных форм. Но и его мучительницы заметно устали. Наконец они, приподняв Олежку со скамейки, швырнули его лицом в землю.
- Не забыл, що робить треба? - Женька пихнула Олежку в ухо ногой.
Он приподнялся на колени. По всему телу резанула немыслимая боль. Каждое движение, даже небольшое напряжение любого мускула вызывало эту боль - и снаружи, на коже, и в мышцах, на большую глубину и на большом расстоянии от этого места напряжения. С криком он упал на живот, и попытался подползти к обломкам розог.
Нагнувшись, Женька пощекотала двумя пальцами Олежку по носу.
- Уй-ю-юй! Это кто тут у нас? Умирающий цыплёночек? Или мёртвая ящерка? А может, ящерка, притворяющаяся мёртвой? Что-то наша принцесса в последнее время стала больно нежной! Не угодно ли вашему высочеству возлечь на перину? - она протянула руку, указывая на скамью.
Вероника, подобрав лежавшую неподалёку плеть, и похлопывая ею по ладони, стала медленно, вразвалочку, приближаться к Олежке.
Тот рванулся, через затмевающую глаза боль со стонами и вскриками поднялся на карачки. Девки, аплодируя, опять присели от смеха.
- Не мог, не мог, а появилась плётка - всё замог!