- Нормально. Не беспокойся.
- Я боюсь, Юр.
- Я решу вопрос. Сметану купи, у нас кончилась, – и вышел из чата.
Даша наконец закончила процедуры и повернулась ко мне:
- Я готова, – сказала она совершенно спокойным голосом.
Я убрал свой телефон в карман, вернул девушке её и угрюмо кивнул:
- Пошли.
Я держал её за локоть, пока мы спускались на первый этаж. Не то чтобы я боялся что она куда-то побежит. Просто чтобы чувствовала силу и давление. Откровенно говоря, я сам не вполне понимал что делать дальше. Мы сейчас на самом деле начудили, и её голые фотки были в общем-то такой себе страховкой. Надо было с этим что-то решать. Понятное дело, что нужно было как-то её убедить не поднимать шум. Ну не убивать же её…
Забрав из гардероба наши куртки, я помог Даше одеться, и взяв за руку, повёл к выходу. Перед проходной я даже слегка улыбнулся охраннику за вертушкой, уводя девушку за собой.
Идти было не так чтобы далеко, но подворотнями и через небольшой тёмный сквер. Снег скрипел под ногами, а я всё думал что сказать и когда. Из задумчивости меня вывела ладонь Даши. Она вывернулась из моей руки и взялась снова, но на этот раз наши пальцы сцепились в замо́к. Я остановился и посмотрел на неё. За кружащими в свете фонаря снежинками её глаза смотрели как-то жалобно. Почти несчастно.
- Даш… – мы были одни, до её подъезда оставалось метров пятьдесят и надо было уже что-то решать, что-то говорить. Просить, убеждать, запугивать наконец.
- Не говори ничего, Юр. Я всё понимаю и ничего никому не скажу, – она смотрела мне в глаза, силясь понять реакцию. Хрена лысого. Ни один мускул у меня не дрогнул. – Юр… может попробуем всё заново начать?
- Что именно? – я был несколько озадачен, хотя в принципе и понимал к чему она ведёт. Я не дурак и не слепой, да и мои фотки в её телефоне говорили сами за себя. Мне просто нужно было потянуть время для раздумий.
- Нууу… Мы же встречались раньше… Пусть у нас тогда не получилось. Но мы же повзрослели! Может быть получится заново? – в голосе звучало почти отчаянье.
- Даш, ты извини конечно, но я как бы не один…
- Так Наталья Сергеевна же твоя рабыня! Я давно за вами наблюдаю. Попалась вот только сегодня… Ты с ней обращаешься как с вещью и как только не называешь! Сучка, шлюха, блядь… Даже хуесоской деревенской однажды назвал! А она тебя называет Хозяин, и как собака в глаза заглядывает, стоя на коленях Ты же можешь её просто выбросить! – выпалила это на одном дыхании, зажмурив глаза.
Не дождавшись реакции, она снова открыла их:
- Ну если хочешь, можешь и её тоже трахать иногда, – в её глазах снова появились слёзы. Она торговалась, наступая на горло гордости. Зря…
Я тяжело вздохнул:
- То, как мы друг друга называем – всего лишь внешняя оболочка. Нам это просто нравится. На самом деле она такой же человек, как и я, равный мне. Она не вещь и даже не рабыня. Да, я могу ей приказывать, могу принять решение за неё, похвалить или наказать. Но это её осознанный выбор, потому что она считает, что я лучше знаю что ей нужно. И я никогда и ничего не сделаю с ней против её воли, Наташа в любой момент имеет возможность всё прекратить и уйти.
- И ради чего она терпит все эти унижения? Я видела как она однажды сняла с тебя кроссовки и целовала ноги! – вот мы вроде бы ровесники, а создаётся впечатление, будто мне – сорокет, а ей – девятнадцать.
- Она не унижается. В моём ближнем круге не может быть униженных людей. Только равные мне. А моя постель – это самый ближний круг. И она это прекрасно знает. Так же как знает и то, что я убью любого, кто попробует назвать её шлюхой, или другим словом из тех, которые говорить ей могу только я. А унижаешься сейчас ты, извини… – мне конечно нужно было сразу и на всё соглашаться, может быть поцеловать её или даже трахнуть прямо в подъезде, чтобы замять инцидент, но я не способен на такое лицемерие. – И ещё… Я люблю её. Это тоже важно…
- Как ты можешь её любить? Наталья Сергеевна же старая! Ей тридцать с лишним! – это просто отрицание, первая стадия принятия горя.
- Тридцать лет – это пик женской формы. Она шикарная женщина, и я правда люблю её. Извини, Дашуль… – я виновато развожу руками. У однокурсницы по щекам текут слёзы. Я беру в руки её ладошку. Лишь бы глупостей не натворила. Но внезапно слёзы высыхают. Она берёт себя в руки, плечи расправляются, глубокий вдох и взгляд становится более твёрдым.
- Хорошо. Я поняла. Прости за эту сцену, хорошо? – она спокойно, без рывков, забрала свою руку, развернулась и пошла, гордо выпрямив спину.