Наконец-то. Карта не наврала. Первые дома горного селения, окутанные пеленой дождя. Ну и погодка, якорь в задницу!
Скатившись со склона, Нэш зашлепал по лужам единственной улицы Хоухо, деревушки, затерянной в Аппалачах. Дождь, ревевший вокруг, вдруг умолк, будто его выключили, и Нэш услышал:
— How i long to see him and regret the dark hour,
He's gone and neglected his pale wildwood flower...
Пел то ли женский, то ли детский голос. Нэш даже остановился.
Поняв, что пение доносится из ближнего бунгало, он зашлепал туда. Сверху плыли клочья тумана, приоткрывая лесистое брюхо горы Сент-Патрик. Под перебор гитары голос повторял:
— ... His pale wildwood flower...
«Занятно, черт дери», думал Нэш. «Горы, ливень, чертова глушь, набитая жлобами, и песня. «Цветок девственного леса...»
Подойдя к бунгало, он увидал певунью. И застыл.
«Черт дери», шептал он себе. Певунья сидела на веранде. Она была мокрой и, cудя по всему, совершенно голой. Во всяком случае, сверху, по пояс на ней не было ничего, кроме капелек воды и тяжелых волос, окутавших спину. Ниже талии ее прикрывала ограда веранды.
Мокрая спина в рыжем коконе выгнулась так соблазнительно, что у Нэша вдруг заныло тело. «Wildwood flower, черт дери», думал он. Лицо певуньи было в каплях дождя и в веснушках. Только что на склонах Сент-Патрик Нэш рисовал такие, как это лицо, цветы — бледные, забрызганные росой и нектаром. Голая певунья пела негромко, будто сама себе, и была этим вдвойне хороша, и Нэшу было не по себе оттого, что он подсмотрел ее беседу с дождем.
Вдруг песня оборвалась.
— Что вам нужно? Вы кто? Подкараулили, да? Уходите!..
От испуга она пищала, как маленькая.
— Я не подкараулил. Я просто слушаю. Вы и не прятались, — говорил ей Нэш, улыбаясь на всякий случай.
— Зачем стоять? Зачем смотреть? Уходите! Я вас не знаю.
— А если б знали — можно было бы смотреть?
— Уходите!
— Послушайте, я сейчас отвернусь, а вы выйдете, оденетесь, и мы...
— Уходите!... — девушка перепуганно вжалась в гитару, и Нэш зашагал прочь.
— Вы очень хорошо поете! — крикнул он, не оборачиваясь. — Я бы слушал и слушал.
«Горный пугливый зверек», думал он, шагая по грязи. «Ничего, я еще вернусь. Любопытно: почему она сразу не убежала, а сидела, как приклеенная? Вот бы бедра ее увидеть... и нарисовать... и...»
Нэш так вдохновился, что проскочил мимо бара, ради которого приперся в Хоухо. Весело ругнувшись, он развернулся и пошел обратно.
***
— Жрите, мистер, — старик подал Нэшу стейк с лапшой. — Нечасто увидишь у нас новую морду... то есть физию... то есть... Вы кто будете сам? Охотник? Коммивояжер? Бродяга?
— Я художник.