Далматинцы. Часть вторая: Муж и жена

ЛАВА ВТОРАЯ. МУЖ И ЖЕНА

Проснувшись, Коля долго не мог сообразить, где он и что он. Сладкое марево не отпускало его, и он плавал какое-то время там, где была родная, нежная...

...Рита! Родители! Время!

Он подскочил, разбудив Риту, - и, как напуганный зверь, вертел головой, прислушиваясь к тишине. Сонная Рита не могла ничего понять - и круглыми глазами глядела на него:

- Что? А? а?..

Ффухх... Никого. Сердце колотилось, как бешеное; Коля рухнул назад, нащупал Риту, обнял ее...

Рита была податливой со сна, мягкой, теплой, как медвежонок. Волна умиления захлестнула Колю; он ткнулся в сонную наготу - и они стали тихо смеяться и возиться «по-зверячьи».

- Я стала женщиной? Я? Женщиной? Не верю!.. Представляешь, я и «девушкой» не привыкла быть. Я для себя «девочка», и для других тоже. Девочка... И вдруг - Женщина! ЖЕ-ЕНЩИНА! - Рита сладко растягивала это слово, вслушиваясь в него, и изучала свой окровавленный бутон, раскорячив ножки. - Я никогда не думала, что Это - ТАК... Кольчик! Колюнчик! Вот это да-а-а... Я... я не могу, я не верю!.. - и она счастливо визжала, вцепившись в Колю, как котенок.

...Каждый день после школы Рита шла к Коле, или Коля к Рите; их родителей не было дома - и «далматинцы» разрисовывали друг друга, мылись, обмазывались пеной, вареньем, шоколадом и тортами, снова мылись, ласкались, возились и совокуплялись, млея от счастья. То, что лезло извне - из песен, из экранов, из книг - вдруг родилось в них изнутри, в чистоте, овладев “далматинцами” за несколько дней. Они не успели осознать ЭТО - и были опрокинуты, огорошены: внезапно, вдруг они стали друг для друга сутью жизни. Как так могло быть, они не понимали - и только пищали от восторга, сплавляясь телами в трепещущий комок. Жизнь казалась им раем, полным новых, сладких, головокружительных впечатлений.

Они быстро научились нежностям, научились целоваться, «как взрослые», - но все-таки предпочитали детские поцелуи, одними губками, без «засоса» - или звериные вылизывания, страшно будоражившие их.

Они стеснялись друг друга, стеснялись своей ранней любви, и постепенно преодолевали это стеснение. Вначале пал телесный барьер - и вскоре на их телах не было ни одной невылизанной, незаласканной до визга складочки или ложбинки. Кое-что они знали из интернета, «в теории», - но порнушка казалась им такой грубой и примитивной, что и Коля, и Рита, тайком глянув два-три раза, разочаровались в ней раз и навсегда.

Потом пал барьер словесный - и они освоили ласкательные и уменьшительные, научились говорить о любви глаза в глаза... А главное - научились пониманию без слов, ошеломившему их в первые дни. Вначале «далматинцы» удивлялись - а потом им стало казаться, что это нормально, так и должно быть.

Очень скоро они перестали стесняться своего секса, и он превратился в захватывающий диалог: «а так?» - «а вот так?» - «а вот тебе!» - «аааа! вкусненько как!» - «сейчас ты запоешь у меня!» - «аааоооуу! садюга!» - «дырку пролижу...» - «ааа... ты меня насквозь прободал своим бивнем!..»

Рита больше всего любила сидеть верхом на Коле, смакуя в себе тугой буравчик, обхватывать Колю ногами и ласкаться к нему, как когда-то - к маме: нежно, мокро, по-телячьи; мысль и ощущение, что он - В НЕЙ, сводили ее с ума, и она кончала от собственной нежности. Коля умел зверски возбудить ее, и она купалась в оргазмах, как в сладкой патоке.

Ребячливая Рита оказалась очень страстной, и хотела много и бурно. Ее сексуальность не вмещалась ни в какие детские пределы, - но «далматинцы» не задумывались об этом, с головой окунувшись в радужный поток. Рита требовала секса каждый день; и в школе, сидя за одной партой, они шушукались, тихонько обсуждая свои фантазии - и возбуждались от них, и ерзали, трогая втихаря друг друга «там». Рита перестала носить трусы, чтобы возбуждаться сильнее. Когда Коля на уроках трогал ее под юбкой, она сходила с ума, и однажды не выдержала - кончила при всех, колоссальным усилием воли подавив крик в себе...

У них был свой тайный сексуальный жаргон: «официальные» слова казались им слишком сухими, «грязные» - слишком грязными, и они придумали свои собственные: член назывался «хоботок» или «бивень», вагина - «вазочка», клитор - «пуговка», влагалище - «дырочка», оргазм - «финиш», оральные ласки - «варенье» и «эскимо», а сам секс - «тух-тух». «Сделай мне тух-тух», говорила Рита, сладко прижимаясь к Коле; или - «вылижи вазочку», или - «угости меня эскимо»... Сосочки и яйца так и назывались - «сосочки» и «яйца», а груди назывались грудками, сисями, рожками и молокозаводом.

«Далматинцы» были неразлучны. Коля бросил всех друзей, на Риту дулись все подруги, не говоря о бывших ухажерах... Они вели бесконечные беседы - стояли-шушукались в уголочке на переменах, гуляли за ручку или в обнимку в парке, часами висли на телефоне...

Их любовь очень скоро перестала быть секретом.

Это получилось как-то само собой: не прошло и двух недель, как они ласкались на глазах у всех - у ребят, у школьных учителей, у родителей. Никто не дразнил и не осуждал их; напротив, все умилялись ранней любви - такой славной парой они были: нежная, длинноволосая Рита - и крепенький губастый Коля.

Их родители грустно улыбались, глядя на них, - и очень скоро Рита лезла при них Коле на колени, обвивала ручками его шею и облизывала смущенную Колину физиономию. Она сама стеснялась своих порывов, но ничего не могла с ними поделать. Колина мама даже плакала от Ритиной нежности...

В их семьях царило доверие, и любовь «далматинцев» безмолвно вошла в обиход. Уже папа упрекал Колю за то, что тот не помог Рите готовить, а мама, обняв Риту, рассказывала ей, какая одежда нравится мужчинам. «Далматинцы» сдружили своих родителей, и те стали частенько бывать друг у друга.

Очень скоро «далматинцы» поняли, что их «тух-тухи» - ни для кого не секрет, и потеряли всякий стыд: на глазах у родителей Коля запросто мог залезть Рите под блузку, а Рита - Коле под трусики. Как-то само собой вышло, что они стали вместе мыться, даже когда родители были дома, - и те выдавали им белье...

***

Рита узнала о своей беременности только через месяц.

За пару дней до того Колин папа, как нарочно, завел с Колей разговор о предохранении. Коля отмахнулся, красный как рак, и папа решил подступиться позже.