День первый

Вскоре появилась она сама, прикрывая спиной двух уже одетых чурок, которые отворачиваясь от нас сидящих в беседке, как бы пытаясь скрыть свои лица, быстро пошагали в сторону калитки.

- Ну, у тебя и рука, пол морды разнес мужику – с улыбкой обратилась ко мне подошедшая под навес тетя Света – ну и поделом, мне второй тоже не понравился.

В основном разговаривали и смеялись мы с тетей Светой, мать с тетей Таней сидели, как две провинившиеся школьницы боясь поднять головы. Между тем тетя Света рассказывала смешные и довольно пикантные и откровенные истории из своей жизни, слушая которые, я едва не валился со смеху, краснея от её вульгарности. Прошло часа два, и когда я попытался отцепиться от матери, она громко разрыдалась, словно у маленького ребенка хотели отнять игрушку.

- Я в туалет хочу – уже не выдержав, пояснил я.

- Катька слышишь, отпусти пусть в туалет сходит, не в штаны же ему делать – пришла мне на помощь тетя Света – а вы давайте пока коньяку выпейте.

- Я больше пить ни когда не буду – невнятно пробубнила мать, продолжая всхлипывать, все же отпуская меня, но последовала следом и остановилась только у выхода из беседки, наблюдая за мной.

- Ну и напрасно, вам как раз он сейчас не повредит – проворила тетя Света и пока я выходил из беседки стала разливать коньяк по стопкам, причем до краев.

Когда я вернулся, стопки уже были пустыми, а у женщин на щеках появился румянец, свидетельствовавший, что они выпили, однако мать снова опоясала меня, съежившись, и снова едва не взобравшись ко мне на колени, присевшему на свое место. Её чувство вины и раскаяние за свой поступок, наблюдая, как она переживает и мучается, пробудили во мне к ней жалость, и хотя у меня еще оставался не приятный осадок от случившегося, однако я засомневался, нужно ли об этом рассказывать отцу. Прошло еще пару часов прежде, чем к нашему разговору и смеху присоединилась тетя Таня, правда, начав только широко улыбаться слушая вульгарные истории подруги.

Мать по-прежнему сидела, прижавшись ко мне обвивая своими руками мой торс, совершено безучастно ко всему происходящему, и даже когда тетя Света настоятельно рекомендовала выпить коньяка, она подымала стопку одной рукой, а второй продолжала удерживаться за меня. Изредка она поправляла полы халата, обнажающие её ляжки до основания и черного треугольника волос внизу живота, заметив, что я скользнул по ним глазами, и тогда на её пухленьких губах вспыхивала застенчивая улыбка и она сильнее прижималась ко мне. Прошло уже часа четыре после инцидента, обстановка была разряжена благодаря тети Свете, а на улице уже стемнело.

- Ну что давайте, наверное уже спать ложится – предложила тетя Таня, на которую в отличие от моей матери стал действовать после стресса алкоголь – Тошка ты ложись на диване в маленькой комнате, а мы втроем поместимся на диване в большой, только не забудь проверить калитку.

Однако мать, как глухо немая замотала отрицательно головой, а тетя Таня уже выходя из-за стола, добавила

- Ну как знаете, вам действительно нужно поговорить наедине без посторонних.

Разговора все равно не получалось, даже когда мы остались с ней наедине, мать едва начинала произносить "сыночек, миленький, любимый прости" сразу же начинала всхлипывать и давиться слезами. Она продолжала неотступно преследовать меня, теперь уже вцепившись в мою руку, так что когда я пошел проверять калитку, мать была со мною рядом, держась за мою руку. Не остановило её, когда я после этого пошел в туалет, она как часовой была неподалеку, а когда она отправилась в летний душ, то сославшись на страх взяла с меня слова, что я буду стоять рядом с душевой.

Из душа она вылетела с мокрой головой и наброшенным на голое и мокрое тело халатики, снова застегнув его второпях не на все пуговицы, и уже на улице в моем присутствии вытирала голову полотенцем. Тетя Таня уже застелила диван, поэтому не было нужды зажигать свет, я быстро разделся до трусов и лег, отвернувшись к стенке, а затем уже с краю легла мать, укрывшись со мной одним легким покрывалом. Ни чего предрассудительного в том, что мы были в одной постели не было, мы иногда тут же на даче спали с матерью на одном диване, и во время дневного сна и бывало, что и ночью, поэтому я и занял надлежащую позицию. Только на этот раз она лежала со мной без нижнего белья, которое она не надела, потому как её купальник валялся где-то на полу в той комнате, да и сумка с другими её вещами была там же.

Прошло минут пять, прежде чем в наступившее тишине раздались всхлипы матери, свидетельствующие, что она снова начала плакать.

- Прости сынок я мешаю тебе спать – дрожащим голосом прошептала она и заворочалась, подвигаясь ко мне, после чего дотронувшись до моего плеча, потянула его на себя – повернись ко мне, я хочу обнять тебя, мне так будет спокойнее и может быть я тоже засну.

Я повернулся к ней лицом, а мать крепко обняла меня за шею и торс, прижавшись всем своим горячим и влажным телом ко мне, при этом крепко поцеловав в щеку.

- Ты знаешь, Тошка, я расстроилась не оттого, что ты расскажешь отцу, и мы с ним расстанемся. Нет, я расстроилась, что могу потерять тебя, своего сына, единственного, что у меня есть в жизни, оставшись в твоих глазах на всю жизнь проституткой, позволив толькораз в жизни расслабиться и потерять контроль над собой из-за сильного опьянения – пояснила причину своих слез мать, продолжая всхлипывать – прости меня, если сможешь.

- Я не собираюсь ни чего ни кому рассказывать, в конечно счете, я сам немного виноват в случившемся. Я мог пресечь это еще, когда ты была вменяема, поэтому вовсе на тебя не сержусь – откровенно признался я.

Мать прижалась своими горячими и мягкими губами к моему лицу, а я почувствовал, как по её щекам бегут слезы. Наступила тишина, которую только изредка нарушали остаточные всхлипы матери, и тут произошло непредвиденное.

Мой член прижатый крепкими объятиями матери к её вздрагивающему во время всхлипов мягкому и теплому животику, отделенный лишь тонкой материей моих трусов, стал к моему великому стыду наливаться и твердеть. Отвернуться и скрыть это я не мог, мать продолжала крепко обнимать меня и прижиматься своим телом ко мне. Между тем как я не старался об этом не думать, все же стал чувствовать его основанием даже волосы на её лобке, навязчиво всплывающие в памяти картины обнаженных её интимных частей тела.

Изменения в моих трусах, на животе и лохматом лобке не ускользнуло и от матери, она хоть и не показывала виду, но всхлипывать уже перестала совсем и теперь словно ждала, что будет дальше, не ослабевая прижиматься к огрубевшему моему половому органу. Только тем что мой член превратился в каменный все не ограничилось, мать словно прислушиваясь, как он наливается мощью в моих трусах, затаив дыхание слала прерывисто дышать от чего её животик при каждом вздох и выдохе шевелился, тем самым вынуждая член непроизвольно слабо подергиваться от приятных волн истомы, которые распространяясь по моему телу и вызывали дрожь.

- Тебе холодно? Сейчас я тебя согрею – тихо прошептала мать, зная истинную причину моего дрожащего тела.

Однако пошевелившись, она вместо того, чтобы отодвинуться от меня, напротив, слегка приподнялась и положила свою голую ляжку на мои ноги, так что теперь мой окаменевший член плотно был прижат к её горячей, влажной промежности, отделенной от неё только тонкой тканью моих трусов. Подергивания члена участились и стали уже достаточно сильными, чтобы мать могла уже скрывать, что она их не ощущает, а вместе с тем и волны истомы, трепавшие мое тело увеличились, заставляя его уже вздрагивать.

- Тебе так приятно – едва слышно прошептала мать с горячим дыханием мне в лицо, а я почувствовал, как её бедра дернулись в направлении моего члена повторив движения несколько раз, прижимаясь к нему и откатываясь, что уже больше напоминало движения полового акта.