Девушка из высшего общества

Вот так ерш.

Получился ершик!

Коли, ершик, коли.

Посильнее, побыстрее

Уколи красавицу!

Лена была пьяна, поэтому водку отправила в свой милый ротик движением заправского птяницы. Да, она была пьяна. И он также отметил это. И безжалостно налил еще. И еще:

"Все, пора настала", - сказал он сам себе.

Андрей помог Лене одеться, они вышли на улицу. "Теперь надо скорее поймать такси, - соображал он, - пока морозный воздух не остудил ее". Но зря он беспокоился, этот студент третьего курса. Лена была пьяна крепко.

В такси они сели на заднее сиденье. Лена сразу откинулась на спинку. Андрей, все еще побаиваясь, тихо назвал таксисту адрес. Машина понеслась по вечерней Москве.

Люди торопились домой с работы, где их ждала уютная квартирка, жена, если она есть, а нет, - так телевизор и холостяцкая бутылка кефира с маковой булочкой. Любовь, любовь, как изменилась ты в наш век, как побытовела в трехкомнатной квартире среди немытой посуды, среди зло ворчащих унитазов и телевизоров. Эх, любовь! Тишины и покоя ждут любовники за бетонными стенами, удвоенными при помощи "шведской стенки", при помощи мягких персидских ковров, на которые в былые времена ступали грязные сапоги воина или любовница ждала своего милого:

В общежитии Андрей ловко надул важных старух-вахтерш. А ребят из своей комнаты быстренько спровадил к соседям. Так он делал не раз. И это свидетельствовало о том, что он не был пай мальчиком. Скорее, наоборот, женщин у него было много. Но все это было не то - простые девушки, пусть даже поднаторевшие в любовных утехах. Лена была молоденькой. Сразу после школы поступила в университет. "Школьница", - называл он ее. Но она из высшего общества!

Андрей слышал, у нее были ребята. Но что они могут, эти - равные ей по положению - московские хлюпики? "Разве могут они сравниться со мной? - Так думал он о себе. - Она еще не разбирается в людях"! А он разбирался. Ему было двадцать три года. В университет поступил послеармии.

И вот Лена на его кровати. Андрей бережно повесил на вешалку ее дорогую шубку, длинный, ручной работы шарф, шапочку, и подошел к ней. Как положил он ее на кровать, так она и застыла - отключилась от внешнего мира. Даже пьяная она была прекрасна. И Андрея тут же охватило желание.

Он подвинул ее к стене, лег рядом, стал раздевать и целовать. Целовать и раздевать. И нечего было бояться неосторожных движений. Андрей пьянел от этой вольности. На пол поставил теплые оленевые сапожки, снял с нее шерстяные носки. На минуту задержал в руке ее маленькую хрупкую ножку. В это время другая рука нащупала в темноте пуговицу на брюках. Расстегнул. Осторожно потянул молнию.

Под брюками оказались ноги с бесподобно гладкой, шелковистой кожей. Как наслаждался он раздеванием не сопротивлявшегося женского тела! Раньше, будучи мальчишкой, Андрей не понимал женщин: зачем они сопротивляются? Даже тогда, когда согласны? Потом понял, что это любовная игра и перестал торопить события, смакуя брыкание и пожимание плечами как прелюдию к "Половецким пляскам". Но теперь, раздевая Лену, он вкусил и другой смак, когда женщина вся в его власти и он может делать все, что ему заблагорассудится.

Еще оставалось снять блузу и нижнее белье, но Андрей не выдержал - сбросил прямо на пол стеснявшие его самого одежды. И тут же обнял ее. Чем он больше наслаждался: страстью или властью над божественным женским телом? Плавки стали малы, и он зло снял их и зашвырнул в сторону. Они взвились к потолку и повисли на люстре.

Только теперь он принялся снимать с нее блузу. Под блузой билось сердце. Оно билось ровно. Грудь Лены, упругая, литая плавно вздымалась и медленно опускалась под лифом. Долго он не мог расстегнуть замок на нем. Все-таки торопился. При каждой заминке Андрей прижимался к Лене, чувствуя истому в собственном теле. Вот и лифчик повис на спинке кровати. Остались трусики. Это последнее. Он посмотрел на ее блаженное лицо, но поцеловал в еще более привлекательную грудь. Запустил руку под трусики. Провел пальцами между ног, почувствовав щекотание волосиков. Дыхание становилось горячим, надрывистым. Сквозь вдохи и выдохи можно было услышать медовый его голос: "Что за прекрасные трусики"!

Наконец она вся перед ним: нагая, прекрасная. Андрей раздвинул ее ноги, согнул их в коленях и оказался в ложбинке. Член его вздрагивал, так жилка бьется в висках, отдаваясь эхом по всему телу.

Лена не чувствовала, что творил этот иллюзионист. Он обнимал ее неподвижное тело. Раскачивался. Пытался, словно Бог вдохнуть в нее жизнь. Весь он напрягся. Судорога охватила его. Движения стали резки и неосторожны. Пик - и обрыв. Все. Он замер. А Лена оставалась мертва.

"Нет, - сказал он себе, - никакого кайфа. Перестарался я с выпивкой.

Андрей стал на колени, посмотрел на нее. Она, как мертвая царевна. И вдруг он вскочил с кровати, босиком бросился к тумбочке, что-то достал оттуда. Потом включил свет. "Всего две лампочки, - мелькнуло в голове. - Маловато". С письменных столов он собрал настольные лампы, установил напротив Лены, включил. "Вот теперь можно". В руке у него был фотоаппарат.

Андрей установил камеру на выдвинутый к кровати стол, объектив направил на Лену. Посмотрел в глазок, взвел автоспуск. А когда механизм затрещал, Андрей молнией бросился к Лене. Повернул ее лицо в объектив, лег между ее ног. За семь минут автоспуска Андрей все проделал с поразительной точностью и замер. Фотоаппарат щелкнул. Первый кадр сделан.

Следующая мизансцена. Он приподнял ее, прислонил к стене, снова направил и настроил фотообъектив. Присмотрелся. Он делал только художественные снимки, учитывая свет и тени, наклон головы - все, все, все.

Он еще долго ворочал безжизненное тело Лены. В каких только позах не запечатлел фотоаппарат на пленке его и Лену. Вскоре и пленка закончилась. А вместе с пленкой и забава, которой он отдался, чтобы хоть как-то вознаградить себя за бездействие партнерши. А Лена все спала. Ее мерное дыхание стало раздражать Андрея. Со злости он поднес свой член к ее пухлым темно-вишневым губам. Хотел провести головкой по ним, но передумал. Погасил свет и лег рядом. Около часа лежал без движения. Фосфорные стрелки будильника уже показывали три ночи. "Сейчас я все-таки разбужу ее, - подумал он. - Досчитаю до ста и разбужу. Раз, два, три. Десять".

Чем ближе к сотне, Андрей напрягался.