Двенадцать мгновений жизни Леры К.

«Как цуцик лижется», думала она, отвечая на первый поцелуй в своей жизни. Большой густой язык залепил ей рот, и по подбородку Леры текла слюнная струя — то ли Дэна, то ли ее. С тела поползла одежда — неуклюже, цепляясь и перепутываясь с руками-ногами. Когда Леру оголили до срамоты и завалили на кровать — она вдруг осознала эта и сжалась в протестующий ком; но руки, жадные и ошалевшие руки мяли ее во всех местах сразу, и это было так ново и хорошо, что тело само собой раскорячилось лягушкой, и Лера закрыла глаза.

— Ты шлюшка, да? Ты маленькая ебливая шлюшка. Сейчас я тебя выебу. Ты любишь ебаться, да? — шептал Дэн, будто повторял урок. От обилия матюгов Лере было не по себе, будто за ними подсматривали. Впрочем, ей было все равно: Дэн лизал ей соски, и Лере казалось, что он ласкает ей оголенные нервы, заливая всю ее пенистой щекоткой, кисло-сладкой, как барбарис. Лера знала, что Дэн лижет ее неуклюже, по-щенячьи, но все равно это было так приятно, что она готова была разреветься. Ей хотелось обнять Дэна ногами и вмазаться в него нутром, как масло в бутерброд.

— Сейчас я тебя выебу. Сейчас, сейчас... — повторял Дэн, долго пристраиваясь к ней. По мокрым складкам елозило плотное и мягкое, и это тоже было приятно, как во сне. Потом ее вдруг натянули, и сразу стало твердо и густо, до звона в ушах. Лера закричала, хоть ей не было больно. Дэн испугался и умерил напор, но Лера продолжала кричать: впечатления вскипели в ней, и она потеряла над ними контроль. Она кричала и ревела, брызгая слюной и слезами, и в ней рвались цветные молнии, как в детстве, когда она закатывала истерики.

Потом она увидела над собой снующее взад-вперед тело, которое тут же связалось с тянущей болью в паху. Лера хотела отползти, но вокруг было слишком много ног, и рук, и локтей, и все они неуклюже переплелись друг с другом, и она не могла пошевелиться. Тело вдруг застонало и рухнуло на Леру. В паху перестало колоть болью, и Лера глубоко вздохнула вместе с телом, вжатым в нее горячей живой кожей.

— Охуеть... Ты такая чувственная... ты сразу кончила... шлюшка моя... — бормотало тело. Последнее слово, очевидно, было комплиментом. Леру вдруг охватила волна умиления. Она обвила Дэна руками и стала ласкать его, чувствуя, что их единство — вот тут, в них, в их телах, и оно живет отдельно от слов и мыслей, какими бы те не были.

Дэн тоже почувствовал это, замолчал и благодарно ткнулся в Лерины волосы...

Домой она шла одна: обалдевший Дэн никак не показал, что хочет проводить ее. Было шесть часов; людей на улице не было, и закатный луч дразнился, упершись ей в глаза.

Отец еще не пришел с работы. Прикрыв двери, Лера плюхнулась на кровать и выгнулась, подвывая от тока, распиравшего ее тело. Между ног было влажно и сладко, на душе было странно — стыдно, легко и тоже влажно, на губах играла улыбка, горько-сладкая на вкус, как черный шоколад «Рошен»...

6.

Лера стояла совершенно голой на глазах у всего класса. По ней елозили кисточками, обмазывая ее холодной щекотной краской, как новенький забор.

Она даже не успела понять, как это произошло. В класс вдруг ворвалась завучиха и сбивчиво сообщила, что девушка-модель, представляющая школу на краевом конкурсе бодиарта, сидит дома, запертая мамой-баптисткой, и школа под ударом. Конкурс назывался «Я люблю родной край» и имел огромное патриотическое и воспитательное значение: на полуобнаженных девушках нужно было нарисовать нечто сибирское, и тем самым утвердиться в списке Творчески Активных Коллективов.

С завучихой был художник Рома Вангог из параллельного. Его взгляд уже застыл на Лере, ввинчиваясь в нее, как штопор.

— Кто? Девочки, выручайте! — стыдливо вопрошала завучиха. Взгляды всего класса вдруг стянулись в одну точку вслед за Роминым взглядом. Этой точкой была Лера...

После урока ее повезли на конкурс, а за ней увязался весь сбежавший с занятий класс.

— Почему я тебя раньше не видел? Ты откуда такая взялась? — выпытывал Рома Вангог по дороге.

— Какая «такая»?

— Ну... вот только не прикидывайся. А то ты все про себя не знаешь! Модельный опыт есть? Нет? С твоими, эээ... внешними данными тебе надо в Москву или Питер, или ваще в Штаты, и там всех к ногтю... Ты хоть и совсем не такая, как Юлька, но... но это круто. Это ваще балдеж! Охуеют все!..

Вангог был возбужден и ерзал от нетерпения на месте. Когда прибыли — он сразу поставил обалдевшую Леру к стенду и лично стащил с нее серебристое платье.

— Предупреждаю: сейчас буду я тебя красить. Настоящей краской. Она специальная, для кожи не вредная, но она краска, и ты будешь другого цвета. Улавливаешь нить? И волосы я тебе тоже покрашу. Краска смывается, но не сразу. Какое-то время будешь цветная, как смешарик. Не боишься? Не брезгливая?... Ёханыбабай, какая грудь! Какая роскошь! Блин, ну почему до восемнадцати нельзя с голыми сиськами?..

— Мне восемнадцать, — сказала Лера.

— Что?!

— Уже два месяца как.

— Точно?... Ты не гонишь?... Бля, прости. Ну слушай, точно? — суетился Вангог.

Когда Лерины взбухшие соски высвободились из лифчика, вокруг нее тут же столпился весь класс. Тело сразу покрылось гусиной кожей. Лера чувствовала себя странно: будто она полупрозрачная, и на ней оседают горячие взгляды, проникая вовнутрь.

— А трусы снять слабо? — кинул кто-то идею.