Я взглянул на ее ноги и увидел, что ее красивая юбка смята кверху, виднелись пластмассовые застежки чулок, верхняя часть которых словно была сделана из сложенного вдвое капрона, я увидел полоску ее голой кожи и меня, словно кто-то толкнул. Я наклонился и стал целовать ее ноги, сначала чуть выше колен, затем выше и выше, одновременно я гладил ее бедра своими разгоряченными руками. Света, видимо, совершенно не ожидавшая от меня такой прыти, пыталась меня отталкивать, но это выходило у нее плохо. Бороться одновременно с моими губами и ладонями у нее почтине получалось. Вздрагивающими от волнения пальцами я коснулся ее тонких, маленьких трусиков, губами я припал к обнаженной полоске ее бедра выше края чулок. Я сам не ожидал от себя этого. Но я это сделал. Я ласкал девушку, в которую уже определенно влюбился. А она все пыталась отталкивать меня и что-то говорила, но голос ее был тихим и жалобным.
Странно, что мы вообще услышали, как хлопнула входная дверь. Видимо, мать вернулась. Никогда еще в жизни я не воспринимал ее возвращение домой с таким сожалением. Резко и быстро Света одернула юбку и привела себя в порядок. Собственно, приводить особенно было нечего. Это уже потом, в последующие дни, нужно было успеть кое-что застегнуть, а кое-что и одеть. А в то, первое наше воскресенье, понадобилось лишь две-три секунды, чтоб за столом вновь сидели два старательных ученика, мальчик и девочка, и чтоб мальчик помогал девочке учить химию.
Вот только учебник лежал вверх ногами.
На следующий день я признался ей в любви. Прямо на уроке математики. Так вот взял и написал на бумажке. "Я люблю тебя". И положил ей в руку. Как она покраснела! Я даже подумал, что ей стало плохо. Все лицо ее стало пунцовым. Слава богу, что мы сидели за последней партой и никто не мог случайно на нас посмотреть. Однако, она вскоре пришла в норму. Только продолжала часто-часто моргать ресницами и сглатывать. Я положил ладонь на ее руку. Сжал ее пальцы.
Я почувствовал, как она мне дорога.
Учиться в первой четверти оставалось всего неделю. Несмотря на то, что в наши занятия химией глубоким клином врезалась любовь, Свете все же удалось поправить свои оценки. У нее была твердая четверка по химии. Мы встречались каждый день. И каждый день приносил что-то новое в наши отношения.
Мы быстро выяснили, что целоваться, сидя на стульях, крайне неудобно.
Я встал и потянул ее за руку.
- Пойдем сюда, пойдем, - мой голос дрожал.
- Что ты, что ты, не надо, - она слегка упиралась, но шла за мной.
- Ну, пожалуйста, ну, иди сюда, - я тянул ее к дивану.
- Не надо, кто-нибудь придет, - лепетала она, но я уже сидел на диване и
притягивал ее к себе.
С этого дня наш старый кожаный диван стал обителью нашей любви. Люблю тебя, шептал я, пытаясь завалить ее на подушку. Света противилась - иногда сильно, но чаще вяло, так что я сам, в конце концов, определял, где граница, до которой мы дойдем сегодня. Я уже расстегивал пуговки ее кофточки на груди, пытался пролезть пальцами под лифчик, упругая, нежная округлость волшебно заполняла мою ладонь.
- Смотри, - говорил я ей, - смотри, как идеально вписывается твоя грудь
в мою ладонь. Видишь, как мы подходим друг другу?
- Вижу. Ты бессовестный, - смеялась она.
- Тебе не больно, когда я так делаю? - я слегка сжимал пальцы.
- Нет. Не больно.
- А так, - я осторожно трогал сосок ее груди.
- Щекотно, - шептала она.
- Щекотно? А почему он твердеет?
- Откуда я знаю.
- Но это же твой сосок. Почему он твердеет, когда я его трогаю?
- Потому что ты его трогаешь.
Видео
Рассказы