ее в поэзию, в шедевр.
- Да, это здорово. А ты? Ты ведь раньше писал стихи?
- Писал. Хочешь, напишу для тебя?
- Я не заслуживаю этого.
- А я вот возьму и напишу. А ты напиши мне, а?
- Я не умею.
- А ты постарайся.
- Я не знаю.
- Попробуй. Я напишу тебе, а ты мне.
- А вот и мой дом.
- Я и не заметил, как мы пришли. Посидим на лавочке?
- Видишь в окнах свет? Мунечка и пунечка ждуть меня. С мягким знаком.
- Кто такие?
- Мама и папа! Я в детстве их так называла.
- Давай, хоть постоим чуток.
Мы вошли в подъезд. И я сразу обнял ее. Словно ножом резанула мысль о том, что еще полтора месяца назад она стояла здесь с Мишкой, а я был вон там, внизу, и подсматривал за ними. А что, если сейчас кто-то смотрит на нас?
Ужасно. Как я мог!
Наташа пыталась отвернуться, но я сумел поймать ее губы. Ее плащ при каждом движении шуршал так громко, словно был сделан не из нейлона, а из алюминия. Мы целовались. Так классно. Мы целовались. Так здорово. Мы целовались...
Кто-то шел к подъезду, и я отпустил ее. Нет, это мимо. Я снова обнял ее.
- Я завтра приду, хорошо? - спросил я.
- Приходи. Во сколько?
- А прямо с утра. Завтра же первый день каникул.
- Не поняла. И что мы делать будем?
- Давай в лес сходим. Там сейчас так красиво. Давай, а?
- Давай, но не с утра же. Мы ведь не на охоту, чай? Нужно хоть протрезветь.