История моего падения

Чхойдзом шла к Дордже, молча глядя на него с загадочным выражением своих продолговатых черных глаз. Ее точеные маленькие груди, на которых уже почти не осталось следов кровоподтеков, подрагивали в такт шагам. Небольшие светло-коричневые соски, словно бусины четок, маняще выделялись на ее белой груди.

Подойдя вплотную к Дордже, Чхойдзом остановилась и опустила глаза в ожидании.

Дордже, не в силах сдержать искушения, протянул руку и дотронулся до ее груди. Почувствовавпрохладное прикосновение упругого соска, он медленно провел по нему ладонью.

Чхойдзом вздрогнула и подняла на Дордже затуманенный желанием взгляд.

Это было последней каплей…

Дордже, сорвав с себя дхоти, толкнул Чхойдзом на траву, и, нависнув над ней, грубо развел ее ноги. Бросив короткий взгляд на открывшееся ему беззащитное лоно, он с каким-то животным рыком вонзился в него своей пульсирующей плотью и замер от острого непривычного ощущения… Это было ни с чем несравнимое ощущение, какого ему никогда не доводилось испытывать в своей жизни.

Откачнувшись назад, Дордже высвободил из девушки свою плоть и вновь вошел в нее, желая еще раз прочувствовать это потрясающее погружение в горячее влажное лоно, туго обхватывающее его со всех сторон, и уже не мог остановиться. Он неистово раскачивался над Чхойдзом, словно вбивая каждым ударом вглубь ее податливого тела один за одним годы своего вынужденного целомудрия.

Чхойдзом, вначале в страхе замершая под ним, ощутив страстный натиск Дордже внутри себя, вдруг встрепенулась, вскинула бедра, и, подчиняясь его ритму, порывисто задвигалась навстречу. Приглушенный стон сорвался с ее губ, и это не было стоном боли.

Зеленые кроны шин-нага сомкнулись над ними ажурным шатром. Шум водопада, птичьи голоса исчезли куда-то, а в той тишине, что окутала их со всех сторон, остались лишь звуки их прерывистого дыхания, стоны и удары тел друг об друга.

Время остановилось. Дордже не смог бы сказать, сколько длилось это безумие. Он лишь запомнил, как Чхойдзом, цепляясь за его плечи, вдруг закричала и затрепетала под ним в судорогах наслаждения, на которые тут же откликнулась его плоть.

С отчаянным стоном выплеснувшись в глубину ее тела, Дордже, тяжело дыша, откатился от Чхойдзом и распростерся в изнеможении на влажной от водяной пыли траве. У него было такое чувство, словно с него содрали кожу и нервы, он перестал воспринимать мир, а в голове не было ни одной мысли. Тяжелый дурман навалился на него, не давая поднять закрывающиеся веки.

Несколько долгих мгновений он ничего не осознавал, но постепенно голова начала проясняться и на него нахлынуло чувство непоправимой вины.

«Что я наделал?! Что она со мной сотворила?!..» – мысленно простонал он, приходя в себя.

Неуклюже поднявшись, Дордже побежал на дрожащих ногах к озеру и погрузился в его холодные воды, пытаясь остудить тело, еще опаляемое вспышками памяти о недавней близости. Он лег на мелководье так, чтобы тело его омывалось быстрыми струями убегающего из озера ручья, и, закрыв глаза, откинулся головой на песчаный берег. Он лежал недвижимо, пока не почувствовал, что тело его совсем заледенело. Тогда он поднялся, и, повернувшись спиной к сидящей на берегу Чхойдзом, принялся ладонями стряхивать с себя капельки воды.

Неожиданно он почувствовал, как жаркое тело Чхойдзом прижалось к нему сзади, и маленькие горячие руки, обняли его. Порхнув по его груди, они двинулись вниз, устремляясь к его уже успокоившейся плоти.

– Нет! – крикнул Дордже, отрывая от себя эти ласкающие руки и поворачиваясь к их владелице.

Чхойдзом, отступив от него на шаг, испуганно смотрела на него.

– Нет! – еще раз повторил Дордже. – Оставь меня в покое! – и он с силой толкнул ее в грудь.

Не удержавшись на ногах, Чхойдзом упала навзничь.

Ему вдруг захотелось бить и даже топтать ее ногами за то, что она ввела его в искушение, за то, что заставила совершить великий грех. Но, глядя на покорно лежащую перед ним Чхойдзом, он почувствовал, как уже раз взведенная пружина страсти вновь начинает раскручиваться где-то внутри него непреодолимым ослепляющим желанием.

Чхойдзом, увидев, как его плоть дрогнула, наполняясь новой силой, широко развела ноги в приглашающем движении и чуть приподняла бедра навстречу ему.

Он бросился на нее, рывком ворвался в уже знакомую глубину, и, страдая от собственной слабости, не дающей ему совладать с охватившим его вожделением, впился зубами в ее призывно торчащий сосок.

Чхойдзом дернулась и, сладострастно вскрикнув, выгнулась ему навстречу. Он, уже не сдерживаясь, начал кусать ее грудь и шею, оставляя на них глубокие следы с тут же проступающей кровавой росой, и чувствуя, как обуреваемый новой страстью – страстью всех насильников мира, с наслаждением терзающих свои жертвы, погружается в темный омут упоения чужой болью. Но его жертва разделяла с ним это наслаждение, и на краю его заволоченного страстью сознания вдруг вспыхнула смятенная мысль, что от той демонической бездны, в которую неудержимо увлекала его Чхойдзом, его уже не уберегут никакие молитвы и посты. Он будет падать в нее, одолеваемый все новыми пороками…

Дордже ужаснулся этой мысли и, пытаясь остановить это наваждение, с силой сжал горло той, в которой он увидел воплощение всех своих искушений.

Чхойдзом забилась под его руками в попытке вырваться, лицо ее налилось темной кровью, но ее судорожные движения только сильнее распалили его. Он еще крепче сжал ее горло, продолжая вторгаться вглубь ее тела, и в тот момент, когда она, наконец, обмякла под ним, он содрогнулся в пароксизме оглушающего экстаза, изливая жизненную влагу в уже мертвое тело.