Кузина

- Нет, но... Колетт!..

- Да брось, что тут дурного!.. Правда, зайчик? Вот, посмотри!..

Сидя в кресле-качалке напротив своего кузена, за столом, где мы пили кофе, она снова преспокойно задрала до пупка муслиновый пеньюар, демонстрируя свою абсолютную наготу.

- Ну! Ведь хороша? - бросила она парнишке, который вместо ответа только разинул рот.

- Да ты совсем спятила! - возмутился я. - Это же сопляк, который все еще сидит у мамочки под юбкой...

- Вот именно! Значит, должен был давно ее увидеть! Нет?.. Мамочка тебе показывала?

- О! Колетт! - отвечал юнец, весь красный, с горящими глазами. - Как бы я осмелился ее попросить!

- Так, значит, ты видишь ее впервые?..

- Нет, конечно, я видел это у девчонок, но у них там не было столько волос!.. Ах, какая!..

- Ну так подойди поближе и погляди, как она устроена!..

- Ладно, хватит, Колетт! Опусти свои тряпки! Это отвратительно!..

- Зануда! Мне нравится показывать свою пизденку... Смотри, малыш, - продолжала она, откидываясь на спинку кресла и широко раздвинув ноги, обтянутые шелком. - Ну как? Разве она не прелесть, моя ангорская киска? Не стесняйся, погладь ее!

Не заставляя себя дальше упрашивать, Рене встал на колени у ног моей любовницы, среди кружевной пены оборок ее пеньюара. Его рука - почти девичья, как и его лицо, обладающее пагубным очарованием андрогина, - принялась гладить и ласкать нежную шерстку.

Я снова вмешался. Конечно, мы условились, что ревности не будет в наших отношениях, но все же... вот так, на моих глазах...

- Колетт, это уж чересчур!.. Ты заставляешь его возбудиться, и что потом?

- Наоборот, это он меня здорово возбуждает! Ну давай, малыш, потискай ее хорошенько... Это ведь так приятно, правда?.. Такой густой мех!.. А как он блестит на солнце!..

Она повернулась вместе с креслом, и солнечный луч, пронзив клубы сигаретного дыма, осветил бахрому на ее лобке.

- О! Потрясающе! - выдохнул юнец, завороженно разглядывая этот золотой факел, пылающий на лилейно- голубой плоти.

Его пальцы погрузились в мелкие завитки, запутались в этих золотых колечках, затем медленно скользнули по нежной коже живота и раздвинутых ляжек.

- А теперь, - сказала Колетт, - слегка потрепи мою киску по мордочке!.. Раскрой ее губки, там, под шерсткой... Ты что, не умеешь?.. Большими пальцами... раствори... Спорим, они уже совсем мокрые! А он порозовел, мой бутончик, скажи? Маленький развратник... Кажется, ты уже лакомишься вовсю!.. Понюхай меня здесь!..

Выставив себя напоказ на самом краешке кресла, выпятив живот и приблизив заросший волосами клинышек к самому носу юнца, Колетт наслаждалась сладострастием своей бесстыдной позы и удовольствием отдавать себя на съеденье изголодавшемуся девственнику.

Ошалевший от такого невиданного счастья, он по- прежнему стоял на коленях между ногами Колетт, пожирая глазами прелестный алый бутон, который слегка расплющивался под его пальцами.

Моя проблядь млела от собственного распутства.

- Да, смотри, - мурлыкала она, - смотри хорошенько... это доставляет мне наслаждение... Это ведь свинство - показывать тебе мой бутон, который у твоей матушки столько раз распускался... этот хорошенький бутончик, с таким миленьким устьицем там, внизу?.. Нагнись... Ну же, посмотри на него!

Она закинула ногу на плечо Рене и повернулась на бок, чтобы он увидел бороздку между ягодицами, и раздвинула ее пальцами, обнажая розовато- смуглую кожу внутри.