- Папа, где ты раздобыл эту прелесть? Если у вас все такие защитники Отечества, то я начинаю беспокоиться за его безопасность.
И фразой, и интонацией голоса, Вероника повторила свою мать, отчего Алик покраснел ещё сильнее. Надо взять себя в руки. Это никуда не годится, подумал он. Но, начав понемногу успокаиваться, он обвёл взглядом комнату, и его охватил ужас: то, что взгляды всех присутствующих были обращены на него, было понятно, почему: на их глазах раскручивался роман генеральской дочери с его денщиком. Но среди этих «всех» были и генерал, и его жена, и те девять женщин, с которыми Алик по очереди имел интимную связь, не по одному разу, да ещё за деньги... Увидев их всех вместе в одной компании одновременно, и мысленно сравнив, он понял, почему все они платили ему по-разному, и больше всех генерал: каждый из них знал свою «цену»!
Поймав себя на мысли, что слишком долго разглядывает подружек генеральши, Алик прижал ладонями пылающие уши, и выбежал из комнаты. Гулянка затянулась до утра. Некоторые гости разъехались, другие разместились отдыхать, где придётся: в креслах, на раскладушках, на кроватях и диванах, по пять-шесть человек. Преферансисты спали прямо за столом. Алик пришёл в дом из хозблока в десять часов, увидел эту картину, и удалился. Гости разъехались после обеда. Генерала забрали с собой, а на даче осталась Анна Ивановна, заваленная цветами и подарками, и Вероника, которая, вопреки обычаю, отказалась ехать с отцом на городскую квартиру. Солдаты убрали столы, вымыли полы, навели прежний порядок и блеск. Алик собрался с ними уходить, но Вероника его задержала:
- Помоги открыть мою комнату.
Второй этаж не отапливался, в комнате было холодно, и Алик включил электрический камин... Несколько раз он порывался уйти под различными предлогами, но всякий раз Вероника приводила убедительные контр доводы, вновь и вновь вводя его в краску, и он оставался. Вероника будто поставила перед собой цель соблазнить его, и упорно претворяла её в жизнь.
Алик знал, понимал, что ему не надо приводить никаких доказательств, не надо выслушивать никакие контраргументы, надо просто встать и уйти, но сделать он это не мог, у него на это не было сил. Всякий раз, когда он порывался встать, а Вероника уговаривала его остаться, он, даже не слушая её, не слыша её голоса и не понимая, о чём она говорит, не уходил, не мог уйти, потому что перед его глазами всплывали белые трусики, туго обтягивающие её бёдра. Он готов был отдать остатки своей жизни только за то, чтобы ещё раз бросить взгляд под её белоснежное бальное новогоднее платье. За последнее время он вволю насмотрелся на трусы разного цвета и размера, ему приходилось и снимать их, и надевать, но то была работа, и никаких эмоций она у Алика не вызывала. Здесь же было нечто другое, в чём он ещё пока до конца не разобрался. И когда Вероника подошла к нему, открыла свой влажный рот, и прильнула к его устам своими горячими губами, он, не любящий целоваться и обниматься, всех в этом убеждавший, жадно набросился на неё, целовал её губы, щёки, нос, шею, глаза, уши, вновь и вновь пытался поймать её губы, но Вероника сама беспорядочно хватала своим ртом его щёки, уши, нос, шею, смеялась истерическим смехом, заражая Алика, он тоже смеялся без причины, они бесконечно долго исполняли этот безумный танец поцелуев, пока не слились в одно целое существо, рухнувшее со звериным криком на пол, и в изнеможении застывшее в обессиленной, неестественной позе.
- Я люблю тебя... люблю твои геракловы плечи, твои мощные бицепсы, твои губы... руки... всего тебя, но больше всего я люблю смотреть, как ты краснеешь, я люблю тебя больше всего, больше жизни, - лёжа на спине, и, глядя в какую-то точку на потолке, говорила Вероника.
В её словах не было ни страсти, ни убедительности, ни, тем более, любви, и посторонний наблюдатель сразу же определил бы, как сильно она его «любит». Но Алику впервые так объяснялись в любви, да ещё такая девушка, и он принимал её слова за чистую правду:
- Нет, это я люблю тебя больше жизни, когда я впервые увидел твои ноги, меня пронзил электрический ток, со мной никогда такого не было.
«Ещё бы», - подумала Вероника, - «задрать над лицом ноги, наступить на грудь, показать, что там под юбкой - это безотказный приём, ещё никому после этого не удавалось от меня ускользнуть, тем более этому, беспрестанно краснеющему, солдатику», а вслух сказала:
- Ты сама прелесть! Трудно сейчас найти парня, который в двадцать лет ни разу не был с женщиной.
Только после этих слов Алик протрезвел от любви. Он понял всю низость, пошлость и подлость своего поступка. Зачем он соблазнял эту невинную девушку?Так ли уж была необходима ему эта любовь? Жил себе человек нормально, жильё имел приличное, еда хорошая, женщин навалом, деньги на машину начал копить... А что теперь? Ежу понятно, что оставаться здесь он больше не сможет... А где сможет? Куда его генерал спровадит? Под колёса грузовика? И как он посмотрит ему в глаза? А генеральше? Впрочем, такие мысли уже были у него после того, как он изменил генералу с его женой, и ничего, обошлось... Вероника поняла его молчание по-своему:
- Тебя смутило то, что я не девушка? Да? Признайся! Ты хотел первый раз побыть с девственницей? Для тебя это важно? Скажи, не молчи, я хочу это знать, - она потрясла его за могучие плечи. Алик об этом даже не успел подумать.
Откровенно говоря, ему было на это наплевать: девственница, не девственница, он толком не знал, что это такое, и какая между ними разница. А что он знал, так это разницу между генеральским задом и передком его жены... А тут ещё вмешалась дочь... Будто сговорились!
- Ну, говори же, говори, - нетерпеливо топнула ножкой Вероника.
- Я в этом не разбираюсь, поэтому мне без разницы. А испугался я своей любви. Со мной такого раньше никогда не было. И я не знаю, как мне теперь быть. Про любовь в уставе ничего не написано... Генерал узнает - сразу выгонит.
- Папа? Он меня любит, и сделает так, как я скажу. Ты у меня не первый, он это знает, и простил меня. Простит и во второй раз. Тем более что мы поженимся.
«Этого только не хватало», - подумал Алик.
- Всё равно, я его подвёл. - Знала бы ты - как! - Не понимаю, как это произошло... И Анну Ивановну подвёл. - Вот её действительно подвёл, так подвёл, у неё сейчас заканчивается цикл, и не сегодня, так завтра, она пригласит меня к себе. - Они были для меня, как родители, а я...
- Они и будут для тебя родителями, когда мы поженимся. Ты ничего плохого не сделал, напротив, доставил мне удовольствие. - Если бы только тебе! - Всё сделала я сама. Ты ни в чём не виноват, я скажу им это, они поверят. - Ещё бы не поверили, ведь и они всё делали сами!
- Дай мне прийти в себя. Я не хочу больше краснеть на людях. Ты уедешь, а мне здесь оставаться дослуживать. Не говори им сейчас ничего. А то отец выгонит меня. Ты приедешь, а я уже буду в части, а, может, и в другом округе.
Алик пришёл в себя, наметил план действий, и начал его осуществлять:
- Когда у тебя сессия?
- Завтра я уеду, но через две недели вернусь, и всё им расскажу.
- Пожалуй, так будет лучше, - обрадовался Алик тому, что у него в запасе будет две недели, за это время он что-нибудь придумает. - Только ты им без моего согласия ничего не говори, - предупредил он Веронику.