На её месте

Таким был первый совместный опыт. Порывисто, страстно, безрассудно — никто толком не разделся полностью, забрав пиджак, он молча вышел, оставив мою супругу истекать своей спермой и её соками. После его ухода, я заметил, что и меня коснулся демон вожделения, что я хочу её будто больше, чем прежде, не прекращаю её любить даже после этого. И, заметив, как горят её глаза, я простил ей всё — и прошлое, и будущее, и настоящее.

До сих пор ей нравится, чтобы я смотрел, как она делает это, смотрел, но никогда не участвовал, видел, как она млеет от желания после их ухода, и снова закрывает дверь, отправляясь на поиски, и в итоге мы стали жить от пика до пика — пока снова её звериная сущность инстинктивно не давала сигнал к началу новой недели с другими. Но она всё-таки выбралась из серости, из пыльных углов своей невыносимой меланхолии к свету уже другой, но всё-таки жизни. Большего я и желать не мог.

«Хочу мужчину». Казалось, даже после всего количества подобных ночей, мой разум не мог догадаться о таинстве этого желания. Как это, что именно скрывается за этой фразой? Грубость ли, сила, или та же звериная сущность, которой управляют инстинкты, только выраженная в мужском теле? Что для неё — хотеть мужчину, не меня, а кого-то другого, что искала она в них?

Даже сейчас, смотря, как бёдра очередного партнёра соприкасаются с её бёдрами, я не мог однозначно ответить на этот вопрос. Наверное, нужно быть ей, чтобы понять, что это для неё, нужно чувствовать, как она, ощущать его запах, вкус его кожи, смотреть в его глаза, чувствовать вкус его губ и настойчивость языка, ощущать щетину кожей, его руки, сжимающие бёдра Я замечаю, что смотрю на них немного иначе — будто с её стороны — вот он поворачивает её лицом к стене, рука на бедре, другая — на груди, рывок — входит, зная, что ей нравится, но в первую очередь заботится о своём удовлетворении. Только это, должно быть, так возбуждает — самец, созданный для того, чтобы покрывать подобных текущих самочек, чувствовать себя его вещью, что на эти двадцать пять быстрых минут, за которые успеваешь три раза кончить, ты в его руках, и он может сделать всё что угодно, пользоваться тобой, как ему заблагорассудится. В этом она видела что-то истинно мужское? Теперь, возможно, я начинал понимать, пусть и не до конца, но проблески уже угадывались сквозь тучи неосознания.

Рука на моём плече отвлекла меня от вдумчивого созерцания, я вздрогнул от неожиданности, повернул голову — рядом стоял мужчина, весь в чёрном, и смотрел мне прямо в глаза. Я опешил — что ему нужно, непонимающе взглянул на его руку, но он только наклонился ближе, не обратив внимания на моё замешательство.

— Пойдём со мной. — Низкий шёпот в моё ухо, вызвавший дрожь по коже — от затылка до пяток. Удивительно — будто ток проходит по коже, покалывая, даря необычное ощущение моим чувствительным рецепторам. Что это, что вдруг со мной происходит? Никогда прежде не приходилось с этим сталкиваться. Я настолько шокирован, что даже не в силах обернуться и посмотреть на своего собеседника, я лишь сижу, и невидящим взглядом смотрю в глубину зала. Единственное, что я видел — его рука

Длинные пальцы чуть сжимают плечо — уверенно, настойчиво, в какой-то мере требовательно, сердце стучит сильнее, я даже не решаюсь что-то сказать, совершенно путаюсь, кидаю нервный взгляд на увлечённую сексом супругу Он, оказывается, замечает, и в один момент всё решает за меня:

— Пусть она развлекается. — В его голосе я слышу улыбку.

Молча берёт мою ладонь в свою, тянет из уюта кресла, манит за собой, уговаривает незаметно, подталкивает к лестнице, я молчу, кивая невпопад, пытась понять, куда на этот раз увело меня собственное губительное любопытство. Он выглядит тенью в полумраке — весь в чёрном. Третий этаж. Самая дальняя комната. Он открывает её, включает свет, небрежно швыряет ключи на журнальный столик, и их резкий звон заставляет меня вздрогнуть. Я мнусь на пороге — не понимающий до сих пор, что именно я здесь делаю, и зачем это всё, хотя внутреннее ощущение моё говорит, что это нормально, что так должно быть, что будет интересно получить новые ощущения. Тогда, возможно, я смогу лучше понять её мотивы и желания, но, с другой стороны, я никогда не изменял ей. Даже здесь, в этих стенах. И, тем более, не оказывался в одной из спален с мужчиной. Жестом он приглашает меня пройти:

— Иди ко мне.

Я молча переступаю порог, но пока не подхожу к нему ближе, остановившись, будто вкопанный. Некоторое время я просто изучаю его, набравшись смелости поднять на него взгляд: густые чёрные волосы, красивая, но несколько хищная улыбка, волевые черты лица, одет неброско и в то же время контрастно для своей бледной кожи — чёрный костюм, пиджак притален и удлинён, графитовая шёлковая рубашка, чёрный шейный платок, прихваченный почти у горла серебряной узорчатой брошью без каких-либо камней. Присмотревшись немного, я понял, что брошь являет собой искусно выплавленную морду волка в окружении изящного венка из листьев. Я также заметил аккуратно сложенные вещи в углу, на небольшой софе — офисный портфель, сумка, ноутбук, кожаные перчатки, шарф, пальто, по цвету ничуть не отличавшиеся от его вечернего наряда. Вероятно, не любит он иные цветовые решения. Смотрит на меня в ответ, чуть склонив голову набок, спрятав руки в карманы брюк. Я либо никогда не видел его здесь за год пребывания в Клубе, либо просто никогда не обращал внимания на его существование. Любопытно, он женат? Не помню, чтобы я видел какие-либо кольца на его пальцах, хотя, здесь это не показатель отсутствия второй половины. Но если он одиночка, то это втройне любопытно Красивый разрез глаз — почти египетский, кошачий, и радужка светло-голубая, словно полупрозрачный океанский лёд, даже в полумраке комнаты видно, насколько редкий оттенок она имеет. Я никогда ранее не видел таких странных глаз. Линзы? Эффект освещения? Природа? Заметив, как пристально в ответ он изучает меня — исподлобья, но жадно, словно хотел запомнить мой образ в деталях, я отрываю от него взгляд, и решаю осмотреться.

Третий этаж оформлен немного в ином стиле, не так помпезно, как второй, и самих комнат здесь меньше, но они больше. Это был так называемый «синий» этаж, однако, тёмно-бордовое, будто венозная кровь, атласное постельное бельё, отливающее в полумраке, не нарушая традиций, покоится на большой круглой кровати с кованым изголовьем, и выглядит тёмным грязным пятном, нарушая стройную гармонию холодных тонов. Не знаю, с чем связано такое упрямство, но эта дисгармония меня лично немного раздражала. Несколько картин на тёмно-синих с серебром стенах, изображающие что-то сюрреалистичное, кажется, среди них даже висела репродукция «Галатеи со сферами» Дали, трюмо с резной рамой зеркала, вход в ванную, та самая софа, и, конечно, деревянный журнальный столик со стеклянной столешницей, на которой сиротливо покоились ключи от комнаты. Словом, эта устрашающая кровать — единственное яркое и, несмотря на всю очевидную аляповатость и неуместность, тёплое пятно в этой антарктической гамме. Она, и

— Розы? — вскидываю брови, не удержавшись от восклицания. На тумбочке возле кровати стояли бокалы, бутылка вина и ваза с не менее, чем двадцатью роскошными розами в тон постельному белью. Раскрытые, прекрасные бутоны, бархатистые лепестки, на которые причудливо ложится мягкий, тёплый свет, крепкие тёмно-зелёные стебли с острыми шипами, и широкие зубчатые листья. Кажется, он был доволен тем, что я не только ожил, но даже посмотрел на него вопросительно, и улыбкаснова тронула его губы:

— Люблю розы. — Он слегка пожал плечами. — Мне нравится их аромат.

Я прошёл чуть дальше от порога, только снова остановился у кровати. Мне хотелось извиниться, сказать, что моё здесь присутствие — досадное недоразумение, нелепая ошибка, сбой моего разума, извиниться и уйти, и я был уверен, что он поймёт, не станет настаивать на своём и искать меня снова, но что-то не давало мне развернуться и хлопнуть дверью, интерес уже гнал меня по тропе, абсолютно мне не знакомой. Мысли уже не успевали друг за другом, наслаиваясь, обгоняя, чередуясь

Ведь из всех, кто находился в зале в тот момент, он выбрал меня. Почему? Что такого он увидел, чего я в себе не замечал? У меня никогда ничего не было с мужчинами, и поэтому волнение, вырвавшись на свободу, затуманивало мой разум, заставляло часто и громко биться сердце, приводило меня в ступор. Волнение Но было и что-то ещё.

Ах, да, это моё вечное, вездесущее любопытство. Я ведь пожелал узнать, как это, и теперь у меня есть все шансы это понять, проверить на собственном опыте. Только что-то не даёт мне покоя Возможно, то, что как бы привлекателен он ни был, меня совершенно не возбуждали мужчины? Сами по себе, без супруги. Я бы вообще вряд ли обращал внимание на них, если бы её не было рядом, и они не входили в неё резко, раз за разом Снова, снова и снова. На моих глазах.

— Ты ведь захотел почувствовать себя на её месте. — Замечает он как бы между прочим, будто читая мои мысли, и подходит ближе. Его необычные глаза заворожили меня, хотелось смотреть в них, не отрываясь. — Я же решил воспользоваться этим, пока кто-либо меня не опередил.

Инстинктивно отступив на шаг назад, я был и польщён, и удручён этим откровением. Это значило, что я совсем не умею скрывать своих эмоций, они выдают меня в самый неподходящий момент, и меня это насторожило. Я никогда не оказывался в подобной ситуации, не то, чтобы добровольно способствовал её развитию. А здесь — он, да ещё так близко И мы одни. Больше никого.

Этот момент был только моим, сугубо личным. Я даже не знал, расскажу ли об этом своей супруге, правда, больше склонялся к тому, чтобы хранить молчание, даже не зависимо от того,что последует за этим мимолётным знакомством — его продолжение в иной плоскости, или обычная беседа. Не то, чтобы я боялся рассказать ей о моём новом опыте — я знал, что она поймёт меня, но мне почему-то хотелось оставить его при себе, чтобы вспоминать об этом временами, воспроизводить в памяти, оценивать своё поведение, смаковать мгновения своего то ли падения, то ли триумфа — смотря что меня ждёт дальше.

Было необычно вот так изучать друг друга. Что-то же заставило меня безмолвно пойти с ним, что-то толкнуло в его опасные объятия, что-то было в нём притягательное, манящее, порочное, страстное, я просто на каком-то метафизическом уровне ощущал, как кровь кипит в его сосудах от сводящего с ума желания. Ему, возможно, очень хотелось коснуться меня Раздеть, почувствовать вкус моей кожи Я был таким человечным, настоящим, уязвимым перед ним, в то время как он будто сошёл со старинных гравюр, изображавших либо знать, либо строгих кардиналов-инквизиторов, которых давно нет в живых, но эта его особенная выправка наводила на мысли об их воскрешении в его странной, немного отстранённой, личности. Тонкие пальцы его обхватили левое запястье — он снял часы на кожаном ремешке, отложил их на трюмо, пригладил волосы ладонью, и его близнец в зеркале сделал то же самое.

— Сядь. — Он указал жестом на кровать. Медленно, словно во сне, я повиновался, опустившись на самый край этого необъятного ложа.

Он тоже садится, но чуть поодаль — боится спугнуть меня, хищник, боится оттолкнуть одним неверным движением, наверное, его чем-то забавляет наблюдение за мной. Но действительно — один лишь его взгляд, фраза, жест, и я был внутренне готов встать и уйти. Напряжение сковывало меня, парализовывало, возможно, подсознательно я только этого и ждал — срыва, момента, когда давящая атмосфера меня пересилит.

Только он всё не наступал — этот момент. И мне совершенно не за что было зацепиться, ведь он был на редкость осторожен и крайне деликатен, непринуждённо предложив мне бокал вина, так что я бы оскорбил его, если бы отказался.

— Возьми, — даже его обращение на «ты» совершенно не смущало меня с самого начала, и я спокойно принял бокал из его рук, уняв своё нервное сердце, — это херес. Думаю, тебе понравится.