Нереида и сатир

Ее звали Киссэ. Георгий встретил ее на одном из бесчисленных островков Эгейского моря, где отдыхал дикарем.
Остров был маленьким, как наперсток, и весь состоял из меловых скал, слепяще-белых, как ледники. Они тонули в густо-синем море и таком же небе. Солнце прожигало синеву насквозь, и от белого огня, опрокинутого в море и в небо, кружилась голова.
Каждый рассвет Георгий спрашивал себя, не сходит ли он с ума, и каждый закат смотрел на тонущее солнце, сидя на скалах, которые делались рыжими, как желчь. Три дня назад он толкался в метро, ел чебуреки, работал, бегал, ругался, но здесь все это было менее правдоподобно, чем Одиссей и сирены. Здесь был мир соли, плотной синевы и огня, голубого по утрам, белого в полдень и красного на закате.
...Она объявилась на третий день. Георгий купался голышом, а она подглядывала за ним, думая, что ее не видно. Любопытные глаза буравили его так, что он вдруг застеснялся. Атлет, завсегдатай спортзалов, Георгий вдруг прочувствовал силу своего тела, и это было странное чувство, пьяное и зябкое, как море, если прыгнуть в него с жары. Минут пять он решался окликнуть хозяйку любопытных глаз - но вместо того вдруг бросился в волны и нырнул.
Он плавал долго, с силой рассекая воду, а когда вернулся, глаз уже не было. Но назавтра они появились снова. Они настойчиво рассматривали голого Георгия, и он наконец решился:
- Хэй! Иди сюда!
„Ну и что, что я голый?”, - убеждал он себя. „Интересно, она говорит по-английски? А если нет? Голый мужик зовет к себе... вот кошмар!” - думал пунцовый Георгий.
Девушка оказалась черноволосой, черноглазой и красивой до неправдоподобия.
Это была чистая античная красота, соразмерная и тонкая, как с древних амфор, но живая, теплая, и немножко еще незрелая. «Нимфа» - думал Георгий, – «или наяда. Черт подери - три тыщи лет прошло, а девушки здесь, как при Гомере с Эврипидом, или как их там...”
На ней были не хитон и сандалии, как полагается нимфам, а белая футболка с Миком Джаггером и синие купальные трусики. На ступнях ее не было ничего, кроме корки подсохшей глины.
- Чего ты там? Прячешься. Давай плавать, - сообщил ей Георгий, проклиная себя за деревянный голос, за жуткий инглиш и за все на свете.
- Я не прячусь. Я сижу. Просто так, - ответила нимфа. Она здорово стеснялась, как и Георгий.
- Чего сидишь? Жарко. Такая хорошая вода.
- О да! Так жарко!
- В Греции всегда жарко. В Греции очень-очень горячее солнце.
- О да, очень горячее!
Беседа потихоньку налаживалась.
- ...Хочешь в воду? Со мной?
- О! Хочу! Очень-очень хочу! Но...
- Ты не умеешь плавать?
- Умею. Но...
- Что?
- Но я не имею... как сказать это? Ну... Только футболка.
- Ну и что?
- Но...
Вид ее, когда она снимала футболку, нельзя описать: такой сумасшедшинки Георгий не видел ни в одних глазах. У него тут же набухло внизу, и он присел на корточки.
- И все? Раздевайся целиком, не бойся. Мы будем, как греческие боги, - говорил ей Георгий, пряча срамоту.
- О! Ты похож на греческого бога. Я думала, ты грек.
У нее были крепкие, выпуклые соски и маленькие детские груди, как у древних статуй. Замерев на секунду, она вопросительно глянула на Георгия и потянула с себя трусики.
«Впервые», - думал Георгий, видя сладкую жуть в ее глазах, - «неужели у них тут все так патриархально?»
- Как тебя зовут?
- Ээээ... Киссэ. Древнее греческое имя. Вот, я голая, совсем голая, как ты. Нас увидят люди?
- Увидят - ну и что? Киссэ. Чудесное имя. Как поцелуй. Я Джордж, Джо, - исковеркался он к чему-то на иностранный лад. – Привет, Киссэ!
Он сидел перед ней на корточках, и оголившееся хозяйство Киссэ курчавилось прямо у его лица.
- Привет, Джо! Я... я...
- Что?
- Я никогда не знакомилась голой.
- Я тоже. Стесняешься?
- Стесняешься?.. Как это?.. А! я понимаю...
- Ты такая красивая. Ты похожа на греческую богиню.
- Я понимаю! И ты! ты некрасивый, но сильный, большой. Ты такой боксерский!
- Значит, мы боги. Мы древние боги. А боги не стесняются, - отвечал Георгий. Глядя на ее тело, он плотней сжимал ноги, морщился и думал: „Сейчас лопну. Скорей бы в воду...” – А давай плавать! Жарко! Мы сгорим! Будем, как уголь. Давай! Давай! – он схватил ее за руку и потащил к воде.
...Волны обожгли прохладой, терпкой и оглушительной. В бухте было холодное течение, и древние боги, войдя в воду по грудь, задохнулись и завизжали, отчаянно молотя воду руками и ногами.
– Аааааааа! Это холодно! – смеялась и вопила Киссэ, вытаращив глаза. Неловкость растворилась в жгучей синеве, и древние боги брызгались, как сорванцы; нехватка английских слов восполнялась междометиями, криком, стоном, визгом, хрипом и мяуканьем; синий купол неба, тяжелый и горячий, громоздился над ними, и белое солнце жгло их сверху, грея мокрые головы...
Оба они охрипли, опьянели, нахлебались воды, запыхались, уморились, - и вскоре в изнеможении подползли к бурому камню у берега.
- Ааааах! – снова и снова смеялась Киссэ, - это холодно! Я устала, как от работы!
Она мостилась на камне, раздвинув ноги. Лиловые складки ее писи, не желая вмещаться в раковинке, выпирали вперед, как мягкие водоросли, устилавшие дно и камни.
***
Назавтра она пришла снова. Всю ночь Георгий думал, почему она убежала, и не обидел ли он ее, не переборщил ли с оголением, - но Киссэ сама оголилась на ходу, поджимая босые ноги, и крикнула ему:
- Будем, как древние боги? Мне нравится!