- Идиоты! – опять комментирует Аня, продолжая также молча и также решительно препятствовать моим попыткам переправить свою любопытную длань ей под коленку.
- Пьяницы несчастные, - высказывает своё мнение Шура, повора-чиваясь на левый бок и кладя свою правую руку ко мне на грудь. – И что было дальше?
Я сразу же оцениваю все преимущества новой диспозиции и, освободив на мгновение левую руку с голени Ани, беру ею покорную длань Шуры и перемещаю её вниз своего живота. Правда, ладонь Шуры тут же дёргается назад, и чтобы вернуть её туда, где ей надлежало быть, мне приходится освободить свою правую руку, неудобно зажатую между её грудью и мною самим. После чего возобновляю свой рассказ:
- А дальше было следующее. Видимо, я действительно не очень-то соображал, что к чему, потому долго и бесполезно доказывал им, что я русский, наивно полагая, что они принимают меня за еврея....
- А ты не еврей? – живо прерывает меня Аня, склонившись надо мной и, видимо для опоры, положив одну из своих рук мне на живот.
- Хочешь тоже убедиться, что я не обрезанный? Потрогай.
Живо схватив её ладонь, я делаю вид, что направляю её туда, где уже находились Шурины пальцы, моментально, кстати, оттуда сбе-жавшие. Я готов был уже к тому, что она выдернет свою руку, но этого не произошло.
- Ну и что? – только и спрашивает она.
- А то, что евреям и мусульманам ещё в младенческом возрасте обрезают крайнюю плоть - кусочек кожицы, покрывающий головку и залупляющийся, когда член находится в возбуждённом состоянии, как у меня сейчас. Может быть зажечь свет, чтобы вам наглядно продемонстрировать?
- Нет, нет! – снова энергично возражает Аня, продолжая держать на весу мужскую плоть и слегка потряхивая ею. - Это ни к чему. И так понятно.
- Что тебе понятно? – считает необходимым подать голос Шура, и её пальцы присоединяются к пальцам Ани. – Как интересно!
- Милые мои дамы, вы не представляете, какое наслаждение я испытываю от ваших прикосновений. Боюсь, правда, что не выдержу этой сладостной муки и кончу, испачкав ваши пальцы.
- Нет, нет, не надо, мы будем паиньками! – умоляют они меня, мо-ментально бросив своё, видимо их весьма увлёкшее, занятие.
- Спасибо, что так внимательны к моей озабоченности. Побережём пока мои силёнки. Они, надеюсь, ещё нам пригодятся… Но объясните мне откровенно вот что. Вы уже достаточно взрослые женщины, были наверно за мужем, может быть рожали, имели других мужиков. Но у меня такое впечатление, будто вы в глаза не видели мужской инструмент, а уж в том, что вам не приходилось держать его в своей руке, я не сомневаюсь.
- Чего ж тут удивительного, - отвечает Аня. – Мы женщины поря-дочные, во всяком случае такими себя считаем, мужикам своим вер-ны, и то, чем занимаемся с ними ночью, считаем делом… как бы тебе сказать…
- Интимным.
- Вот именно. Об этом не принято говорить вслух. А тем более нельзя заниматься им на виду посторонних.
- А как же вы этим делом занимаетесь здесь вчетвером?
- Мы уже давно не посторонние. Мы как сёстры. Но и то, не занимаемся этим на глазах друг у друга, стараемся обходиться без лишнего шума, сдерживать себя.
- И не делитесь впечатлениями, не обсуждаете между собою дос-тоинства и недостатки своих мужиков, не говорите об удачных или неудачных ночах? Не поверю.
- Говорим, говорим. Например, сегодня перед самым твоим приходом. Но в общих словах, не вдаваясь в подробности.
- Что-то вроде того, что вот, мол, сегодня мой совсем достал меня, - пробует пояснить Шура.
- Или, наоборот, что де напился в сосиску и на мужика не был по-хож, тыкался, тыкался без пользы, а потом храпел до утра, - вдруг осмеливается откровенничать Аня.
- И у тебя не возникало желания помочь ему в таком затрудни-тельном случае?
- Желание-то всегда почти есть. Да что толку, если у него не стоит? Может, кого-то отодрал уже на стороне…
Видео
Рассказы