- Не хватит ли?
Она поднимается с кресла, берёт Женю за руку и поднимает его:
- Давайте малость передохнём. Не желаете ли пойти перекусить?
- А что ещё остаётся бедному воздыхателю? Пойдёмте.
В гостиной он разливает по бокалам вино и предлагает чокнуться.
- Спаиваете? – говорит она, но от бокала не отказывается. – За что будем пить?
- За нас с вами! Чтоб нам было хорошо.
Он делает несколько глотков, ставит бокал на скатерть, берётся за вилку и начинает ею подцеплять с тарелочки лососевый балык и морскую траву.
- А вам что, не очень хорошо сейчас? И что-то руки, кажется, дрожат…
Она стоит по другую сторону стола и внимательно смотрит на него.
- Не только руки. Меня всего малость трясёт…
- Отчего? Замёрзли? В доме, вроде бы, не холодно…
- В доме нет, а вы холодны, словно снежная королева…
- А вы чего хотели? Чтобы я растаяла, словно влюблённая Снегурочка? Мне надо держать себя в руках, то есть в нормах приличия… Понятно, бедный воздыхатель?
- Понятно… Идём продолжать чтиво?
- Идём…
Они возвращаются в спальню и усаживаются в кресла. Женя берёт рукопись и возобновляет чтение:
- «Давно бы нам с Оленькой встретиться надо: уж, видно, плутовка, забралась в глубь сада, в беседку над Волгой. Пойдём же туда… Да, правда, шалунья уж там, господа, давно с кавалером забралась сюда… Солнце спускалось всё ниже и ниже, они же садились всё ближе и ближе. Последний уж луч на лазури погас, и лёгкая дымка росы поднялась…» Теперь ваша очередь.
- Пожалуйста. «Напрасно красавица жалась к нему, - все жалобы пусты на холод и тьму. Целуя ладошки, горячие ручки, смотрел он на небо, на милые тучки…» Вот мне бы сейчас такого кавалера… Без этих шаловливых ручек… Займите их чем-нибудь другим… Вот, возвращаю вам ваши стихи…
- «Совсем не такого хотелось бы ей в тиши ароматных июльских ночей. Неясным желаньем томилась душа: она ж молода, да притом хороша! Ах, этот глупышка! И пылкая Оля, пурпурные губы кусает до боли: "О, жалкий святоша, дитя, идиот!.." Но тут прилетел им на помощь Эрот… Плутовка ведь знала с шестнадцати лет, что толку в безусых особого нет. Недаром она подсмотрела однажды (кто знает, а может быть, даже и дважды), как в этой беседке, у этой скамьи, прислуга амуры творила свои, как кучер кухарку любовно ласкал, ей в очи глядел и в уста целовал, как крепко обняв её девичий стан, Сергей подымал голубой сарафан, о чём-то просил он под пение пташек, чего-то искал между беленьких ляжек. Она защищалась: "Серёжа, ведь грех!.." Потом поцелуи и сдержанный смех. И слушала Оля их речи украдкой, истомой полна непонятной и сладкой, боясь от влюблённых глаза отвести, дыханье в своей затаивши груди». Вот так-то… Любопытно: а вам в ваши шестнадцать лет приходилось быть свидетелем подобных сцен?
- Видеть нет, но слышать какую-то возню в постели по соседству между отцом и матерью приходилось…
- Она вас возбуждала?
- Как вам сказать?.. Эти стихи, признаюсь, возбуждают меня больше… Давайте, я продолжу их чтение. На чём вы остановились? Ага… «"Я буду царицей, ты, милый, пажом, – сказала она, оглянувшись кругом. - Мне много не надо, будь, милый, послушен. Шубейку свою в уголке постели, чтобы вдвоём там улечься могли. Вот так, хорошо… А теперь помоги стянуть мне противные эти чулки"»…
Женя осторожно приподнимает подол её платья и скользит ладонью по чулку к коленкам и выше. Татьяна Фёдоровна никак не реагирует на этот выпад и продолжает читать:
- «"Какой ты смешной! Развяжи мне подвязки!" – шептала она, потупивши глазки».
Видео
Рассказы