Гавриил же отправляется догонять остальных грибников, и, судя по его настроению, видел он грибы не так уж зорко, что для них было не так уж и плохо. И когда несколько часов спустя все возвращаются и принимаются перебирать собранную добычу, он выделялся среди всех, весело восседавших за столом, как чело¬век, жестоко страдающий мигренью.
Все складывается как нельзя лучше для меня и дальше. Днём приносят телеграмму, адресованную господину Ладынину, от его старого прияте¬ля по университету. Тот извещал, что будет в Москве проездом, и, пользуясь этой возможностью, хотел бы встретиться. По этому случаю, отобедав пораньше обычного, господин Ладынин прощается с нами до следующего дня.
У бонны был прекрасный вокал, а поскольку к госпоже Самариной заглянули два её приятеля, тоже не обделённые музыкальным талан¬том, то был устроен маленький концерт. Вечер получился весьма и весьма приятным. Где-то около десяти часов, сидя подле бонны (дети только что легли спать, и она присоединилась к нам) у рояля и переворачивая ей ноты, я не упускаю возможности шепнуть ей на ушко:
- Мне прийти к вам сегодня, или вы сами навестите бедного гимназиста?
- Второе, - отвечает она, покраснев до корней волос, посколь-ку ещё, очевидно, не научилась обуздывать укоры совести.
Однако как истинная женщина она тут же чисто по-женски тихо добавляет:
- Мы не должны шептаться, это бросается в глаза.
А потом громко добавляет:
- Миша, может быть, вы будете переворачивать ноты? У Саши что-то плохо получается.
Это был откровенный выпад в мой адрес, причём в присутствии нескольких человек, но я только усмехнулся и ничего не сказал.
- Почему-то утром ей не казалось, что у тебя плохо получается, ¬шепчет мне Гавриил, когда я отхожу к нему от фортепьяно.
Он выводит меня в соседнюю комнату, где на столе был оставлен обильный ужин, и я от души угощаюсь.
- Хочу сделать тебе предложение, - говорит он, едва мы выходим за калитку.
Сказано это было серьезным и даже печальным тоном, и я тут же связал это с тем, что, мол, он расстроен из-за того, что вынужден рассчитываться со мною по проигранному пари на условиях американки, то есть неизвестно ещё каких. Будучи под впечатлением удачно начавшейся интрижки, уже доставившей мне огромное удовлетворе¬ние, я говорю, что, дескать, знаю причину его печали, что все это яйца выеденного не стоит, так что пусть будет спокоен, ничего от него не потребую:
- Мне от тебя ничего не нужно… Можешь спать со спокойной совестью, поскольку долг, причита¬ющийся мне согласно пари, я выиграл при обстоятельствах, которые нельзя признать справедливыми.
Однако Гавриил останавливает меня:
- Дело не в том. Я хочу поговорить о другом… Три года назад я серьезно - нет, безумно влюбился в госпожу Ладынину. Я был готов отдать всё, чтобы только овладеть ею. Но когда я, сделав предложение, которое было с презрением отверг¬нуто, перешёл к более решительным действиям, мне в вежливой фор¬ме было приказано исчезнуть. Я испытал такое унижение, какого не испытывал ни до, ни после этого случая. Я думал, будто преодолел свою глупую страсть, но, не пробыв в её компании и нескольких дней, понял, что прежнее чувство за¬владело мною с новой силой. И я уже склонялся, было, к тому, прекратить свои визиты сюда. Но когда сегодня утром я увидел тебя в её спальне, меня тут же охватила жгучая ревность. Я думаю, что, не принуди я себя уйти оттуда, я бы придушил вас обоих.
- Черт возьми, дружище! Ты ведь сам согласился на это пари.
- Я знаю, но я клял себя за это как последнего идиота. Потом я
немного успокоился, и теперь, когда ты насладилсяею, я прошу тебя оказать мне услугу…
- Чего ты хочешь?
- Хотя я не слышал ни одного слова из тех, что вы говорили друг другу у фортепьяно, но, зная то, что я знаю, я абсолютно уверен: вы договорились о свидании.
- Договорились.
- В твоей спальне или в её?
- В моей.