— Женщина мне не по зубам.
Но ведь сердцу не прикажешь. Есть только один испытанный способ. Спрятаться в море. Но в тот раз уйти в рейс мне было не суждено.
Совершил я геройский поступок. Дурак! Ведь, предупреждали меня однокашники. И родной отец неспроста про войну рассказывал. Дурак! Потому что единственной наградой за геройство были множественные переломы правой ноги, один из которых открытый.
В госпитале хирург попался смешливый. Мне по жизни всегда везло на весёлых врачей. Осмотрел он меня и говорит:
— Есть два варианта. Отрезать ногу на хрен по самую
задницу и никаких проблем. Ну, а хочешь помучиться, можно попробовать сложить. Если повезёт, ещё поплаваешь, капитан.
А выбор у меня был?
— Док! Кромсай, — отдался я ему.
— Ну, тогда держись, браток, — стал он вдруг серьёзным. Прямо, как по Высоцкому. «И я держался».
Счёт операциям я потерял. Губы от боли искусал так, что они надулись и стали, как у негра. Жизнь превратилась в выживание.
И вот, как-то отходя от дури очередного наркоза, я опять увидел перед собой эти глазищи. Уже подумал, всё. Окончательно крыша поехала. Но это была она. В середине дня с работы сбежала и пришла. А потом стала приходить каждый день. Как ей это удавалось, непонятно.
Не прошло и пару месяцев, как в операционную меня возить перестали. Но взамен, очевидно, чтобы жизнь мёдом не показалась, Закатали ногу в гипс. До самого пупа. Да ещё с сапогом. Так, что и спина едва сгибалась. Но человек — существо очень выносливое. Освоив костыли, я научился передвигаться самостоятельно. А вскоре уже даже в коридор смог выползать.
Совершая очередной променаж, и наткнулся на своего лечащего врача.
— Капитан! А, что это ты здесь разгулялся? — остановил он меня.
— Раз ты уже бегаешь, как молоденький, завтра я тебя выписываю, — заключил он.
На следующий день привела она моих друзей, которые вынесли меня на руках и кое-как засунули в машину. Уже дома положили меня на кровать. Придвинули накрытый маленький столик на колёсиках, и начался гудёж. Но шумели недолго. Выпив по паре рюмок, дружно удалились, оставив нас наедине.
Хоть и покалеченный, но мужик-то молодой. Уже четыре месяца на берегу и без женщины. Это — перебор! Мне даже под наркозом солдатские сны снились. По причине своей малоподвижности забраться на неё я не мог. Да это и не потребовалось. В одно мгновение, раскидав во все стороны свою одежду, она оказалась на мне. Что там африканские танцы? Африка отдыхает! Бедные мои соседи по блочному, прослушиваемому сверху до низу, вдоль и поперёк дому. Можно себе представить, как у них навострились уши, когда страстные женские стоны переросли в истерические не менее страстные крики. И дело уже шло к своему логическому завершению, называемому оргазмом. И тут Хрясь!!! Гипс пополам! Что подумали соседи, когда услышали протяжный мужской рёв? Боль такая, что потолок стал на метр ниже. И она, как спрыгнула с меня, так и бросилась к телефону скорую вызывать.
Очнулся я опять в госпитале. Перед койкой на стуле сидит мой врач:
— Ну, ты даёшь, капитан!
Оправдываться-то как-то надо.
— Да, это не я даю, — отвечаю. А он за своё:
— Себя не жалко, хотя бы мой труд уважал. Четыре месяца с тобой вожусь и всё коту под хвост. Всю работу начинай снова.
И тут входит она. Доктор аж со стула подскочил. Видно, меня запугать хотел, а перед ней начал расшаркиваться.
— Что с ним? — спрашивает она.
— Ничего серьёзного. Но, недельку придётся провести у нас. Только вы уж, пожалуйста, в следующий раз не так энергично, —
а сам лыбится и пялится на неё уж очень совсем откровенно.
Думаете, она хотя бы немного смутилась? Ни чуть! Сама невинность. Только хлопает своими длиннющими ресницами, аж занавески на окнах шевелятся. Ну, как можно не любить такую женщину?
То, как к ней стал относиться весь мед персонал ! Словами не описать. О больных и говорить не приходится. Когда она входила в палату, даже самые тяжёлые начинали прихорашиваться, пытаясь приподняться с коек. Каждое утро перед её приходом бриться все стали. А глав врач сам принёс ей постоянный пропуск. Это в закрытом-то лечебном учреждении!