Противники

– Димчик, миленький, возьми меня с собой. Я люблю тебя…

Притворяюсь спящим.

Под утро просыпаюсь от щекотки. Лижет яйца. Отрываясь:

– Димон, не сливай Тропарёву, а?

– Ты сам-то сможешь сегодня сыграть?

– Я буду думать о тебе.

– Да-а, много ты наиграешь с такими думами.

Тому, кто рано встает, засчитывают фальстарт…

Утром бабка в открытую ей самою дверь:

– Пидарасы, вы скачки, что ли, ночью устраивали? Ипподром, блядь, нашли.

Тогда скажите, кто на ком скакал, чтоб я знала, на кого ставить?

– Бабка, сгинь,у нас сегодня последний тур. И вообще, ляг на то ухо, которое еще слышит, и спи себе… И почему на лошадей ставят, а на людей кладут?

– Тоже мне, люди… Бляди вы, а не люди… Не забудь про лавэ за пузырь, ебака хренов.

Мишка зевает во весь рот, демонстрируя свои безграничные возможности.

Формальное рукопожатие с Тропарёвым. Поправляю свои черные. Начинает, как и положено в Атаке Торре, ферзевой пешкой. Моментально отвечаю тем же. Вместо коня на f6, как у Торре. Ловлю удивленный взгляд. Подходит Мастер и видит перед собой ферзевый гамбит во всей красе. Уходит к столу Немцова. Гамбиты у Тропарёва – пятка Ахилла.

Иду курить. Шансы примерно равные, но Тропарёв в явном замешательстве.

Только чиркаю зажигалкой, Немцов вваливается:

– Димон, у меня две пешки лишних. А у тебя как?

– Я играю классический гамбит, а вчера договаривались играть Торре.

Целует в щеку и убегает превращать лишние пешки на билет в Варшаву.

Митяй, козёл, сдай партию! Тропарёв – твой друг. Вы восемь лет стол к столу, доска к доске. Это же так просто – зевнуть пешку или даже фигуру! Шорт вон на прошлой неделе Тимману целого слона в выигрышном Английском начале проморгал, и ничего. А тут гамбит, где возможно всё.

Блин, обкурился, башка кружится. Прохожу мимо стола Немцова. Как раз пожимают руки. На доске торжество Мишкиной «сицилианки». Мастер отворачивается.

Компашка во главе с Мишкиным и моим Мастерами перекочевывает к нашей с Тропарёвым доске. Отдаю слона за два пешака. Еще двенадцать ходов… и у меня аж три проходные пешки! Тропарёв не верит своим глазам: все три выстраиваются на второй горизонтали, готовые превратиться в ферзей. Это уже не облом Варшавы, это форменное опускание. Я ставлю первого ферзя. Второго.

Третьего. Висит мат в два хода – и бабка моя поставит. Не сдается. Не верит.

Я твердым голосом: «Шах и мат!» Тропарёв: