Семья Мэнсфилд (продолжение)

Глава шестая

ДНЕВНИК ФИЛИППА МЭНСФИЛДА

ДНЕВНИК СИЛЬВИИ

Папа ведет себя очень странно. Может быть, все это потому, что ему не хватает мамы, но я так не думаю. Он никогда не упоминает о ней и только однажды, несколько уныло спросил, поеду ли я в Ливерпуль на Рождество. Вот еще одна проблема! Не думаю, чтобы ему очень нравились мои тети, а я их люблю. Может быть, этого не надо. Они иногда очень нехорошо ведут себя со мной, особенно в постели, но я уже достаточно выросла, чтобы озорничать. Так говорит тетя Мюриэл. Она говорит, что большинство дам такие, только не всегда показывают это на людях. Никогда не знаешь вот в чем прелесть, так она говорит. Они трутся своими штуками о мою, и это очень приятно. Может быть, мне не нужно этого записывать. И к тому же я думаю, что мама всегда вела себя хорошо. Роза сказала мне очень плохое, ужасное. Она сказала, что когда она укладывала салфетку папе на колени, то почувствовала его штуку и она была очень твердая! Я не сказала ей, что он целовал меня в шкафу и что я тоже ее почувствовала. К тому же, это мог быть просто большой ключ. Тетя Джейн спросила, трогал ли он меня в темноте за попу. Я сказала: "Конечно же, нет!" но в точности не могу вспомнить. Все это было так быстро. Я ничего не имела против, чтобы он меня целовал. Когда-то я сидела у него на коленях, но ему это больше, видимо, не нравится. Вчера ночью я одела черные чулки. У меня еще новые панта-лончики, розовые. Тетя Джейн сказала какую-то грубость про моего пони. Мне еще никогда не приходило в голову заглядывать туда. Но оно, все-таки, очень большое, а иногда начинает блестеть. "Это Природа и ничего страшного", говорят они. Седло трет мне между ногами, и от этого иногда становится жарко. Тетя Мюриэл говорит, что мне это полезно и что я должна в это время двигать попой взад и вперед, как тогда, когда она делает там языком. Мы с Розой вчера были у них в постели. Я слышала ее стоны, Я рада, что она такая же плохая, как и я. Теперь мне этого не стыдно.

ДНЕВНИК ФИЛИППА

Нет для меня спасения в собственном доме. Может быть, никогда и не было: возможно, я собственный пленник. Меня преследуют, ставят ловушки, я не знаю, куда бежать, и много времени провожу на кушетке в своем кабинете, в полном отчаянье, пока вокруг раздается хохот, шутки, которые заставляют меня ощущать себя еще более прискорбно, чем когда-либо. Мое писание прервалось. Даже собствен-ная рукопись кажется еще более деревянной, чем могла показаться когда-то. Я не могу читать ее своими меркнущими глазами, но почему-то, о ужас, начинаю читать глазами Мюриэл и Джейн, которые побуждают меня писать вещи, которых я писать не могу. У женщин есть тело, дорогой, и губы. Изобрази их такими, как есть, а не наподобие манекенов в магазинах готового платья. Я проклинаю себя за то, что вступаю с ними в споры по этому поводу, но не всегда удается хранить молчание. Они умеют разгово-рить, заставляя отвечать на вопросы, которые сперва кажутся невин-ными, но потом оборачиваются совсем по-другому. Ты можешь описать женские губы? спросила Джейн. Поначалу я ей не ответил, но на повторный вопрос сказал, что, конечно, могу. Такое у писателя ремесло. Правда? Тогда опиши мои... или Мюриэл... или даже губы Сильвии. Страстные, мягкие, теплые, там и здесь смоченные медовой влагой. Видишь я не владею тем искусством слова, которым ты хвастаешься, зато могу сказать то, чего ты не можешь написать. Что касается бедер... Хватит, пожалуйста! Я не буду писать аморальностей, отве-тил я так спокойно, как только мог. Час был поздний. На ней был пеньюар. Через его складки, или же сквозь туман его складок, если ей так больше понравилось бы, я рассмотрел, что на ней были только чулки и сорочка. При каждом движении ее ног я .мог видеть то, чего джентльмен видеть не должен: эту греховную темноту между бедер. Живот тоже вполне просматривался. Да на тебе паранджа, Филипп. Для иных женщин это ничего, но мужчине не надо. Разговаривая таким образом, она обошла меня и встала за спиной, потому что я успел вскочить с кушетки и пересесть на простой стул. Сейчас же что-то упало мне на лицо и обвилось вокруг шеи, почти задушив. Это был шелковый поясок ее пеньюара. Я начал рьяно сопротивляться, упрашивая ее прекратить эти глупые игры. Но мне все никак не удавалось зацепить этот поясок пальцами. Ради Бога, мне трудно дышать, хрипел я. Сквозь гнутую спинку стула она надавила мне коленом в спину. Здесь же вошла Мюриэл и, заперев дверь, ринулась ко мне. На ней тоже был пеньюар, а под ним - всего лишь чулки с подвязками и сапоги на пуговичках, доходившие до колен. Ее вид был столь злобен, что мои глаза расширились. Я снова попытался сорвать веревку. Колено Джейн больно давило в спину, а в руке Мюриэл появился длинный шпагат. В мгновение я оказался их пленником, потому что Мюриэл, быстро наклонившись, привязала мои ноги к стулу. О коварство, о зловред-ность! Она слишком хорошо знала, что я не могу ударить женщину ни ногой, ни рукой, ударить так, как мне этого хотелось. Я только напрасно рвался, не в силах действовать так же жестоко, как они. Одной рукой Джейн еще больше сдавила пояс, а другой внезапно схватила меня за волосы. Нет, нет, я не буду писать об этом... Постыдный, страшный поступок. Пусть небо упадет на их головы за это коварство и злобу. Меня оставили лежать, слабого, оглушенного вероломным актом, прев-ратившим меня в ничтожный и послушный комок. Даже сейчас, при воспоминании об этом, у меня дрожат руки.

ДНЕВНИК ДЖЕЙН

Что за прелесть пенис у Филиппа! Милый бедный идиот, он пытался скрывать свое удовольствие, но у него не вышло, и он разразился соплями, как мальчишка, пока Мюриэл откачивала его резервуары и высасывала его сперму своей дурной щелью. Если бы она его так не вымотала, я бы тоже взяла свою долю. Однако, стул наделал грохота. Я боялась, что Сильвия проснется. Кроме того, в кабинете Филиппа ужасно скрипит пол. Нам не следует этим там заниматься. Как он дико затряс головой (или, по крайней мере, пытался!), когда Мюриэл сбросила пеньюар и расстегнула пуговицы на его брюках, потягивая его ружье, пока оно не вскинулось, как следует, перед игрой, а набалдашник не забагровел, не стал таким блестящим и влажным, как нравится жадной женщине. Бледные голубые вены гордо вспучились у его основания. А теперь, любовь моя... сказала Мюриэл. Его ноги были стянуты вместе, так что ей удалось присесть над ним почти верхом, отчего ее титечки колыхались прямо у его носа, когда она запустила руку вниз, чтобы привести ружье в нужное положение у раскатавшихся губ под ее кустом. Боже, как он хрипел, сипел и дергался все это время! Не спеша, она помяла его шары, немножко сдавленные, но оттого выглядевшие еще больше и аппетитнее. Минутку, минутку, Филипп, сказала Мюриэл, как будто он и сам жаждал продолжения. С каким умом она иногда заводит такие нежные разговоры, тихие прикосновения... Это ведь она тогда первой соблазнила дядю Реджи, а потом привела меня к нему в постель. Нет! удалось простонать Филиппу, когда наконец розовые губки Мюриэл приняли без остатка его набалдашник; ее глаза за-крылись, а ноги задрожали от этого невыразимо шкодного контакта. О, как хорошо! пробормотала она. Я приспустила поводок Филиппа и положила руки ему на плечи, потом наклонилась и поцеловала сестру в губы. Наши языки стали играть. Ее руки обхватили его и, таким образом, связали Филиппа. Боже мой, Боже мой! стонал он дурак, которого вели в Рай! Оттрахай меня хорошенько, Филипп, потому что тебе так хочется, выдохнула Мюриэл. Ее бедра плавно поднимались и опускались. Я видела, как его петух проклюнулся, а потом снова потонул в тесной расщелине ее передника, в то время как он совсем отвернул лицо. Не держи его больше Джейн. Я его буду качать. Я заставлю его кончить, сказала она. Ее голос окреп. Она намерилась выдоитьего крепко, и сделала это. Впрочем, он был так несчастен и так возбужден (хотя, я уверена, он до конца будет это отрицать), что обтрухался быстрее, чем ей было нужно. По выражению его лица и по ее сжатым скулам я поняла, что потоки его спермы обрушились рановато. Мы его обязательно научим, Джейн, она оставалась сидеть на нем, дергая своей полной задницей у него на коленях, пока он стонал, как потерявшийся ребенок. Наконец, оно выскользнуло оттуда, вялое и мокрое, рассопливив-шееся, как говаривал дядя Реджи. Теперь ты заснешь еще лучше, сказала я Филиппу, не за-мечавшему, что я развязала его ноги. Он выглядел как манекен или кукла с обрезанными веревочками. Звери... Дикие, грязные звери, промычал он, когда мы вы-ходили. Мюриэл говорит, что он еще заплатит за это замечание. Не могу ее осуждать. Нужно же его как-то наставить на путь истинной чувственности!

ДНЕВНИК ДЕЙДР

Теперь я запираю свою спальню, когда ухожу. Ричард не должен снова забраться и спрятаться там. Я намерена избавиться хотя бы от этого извращения, что бы там ни куковала Эвелин. Однако, каким богатым событием стала пятница! Я не знаю всего, что там произошло на самом деле, и это само по себе возбуждает. Я представляла Клодию изломанной и жесткой молодой особой, но вместо этого нашла ее невысокой, стройной и тихой; некоторое опа-сение, и правда, читалось в ее глазах. Красивое платье голубого цвета в белых разводах, как и широкополая шляпа; длинные белые нитяные перчатки по локоть она оставила надетыми, потому что был вечер, и это сделало ее просто очаровательной. Что касается форм, то она великолепно вылеплена природой, особенно нижние части, подчеркнутые длинными стройными ногами. У нее орлиный нос, длинные ресницы, небольшая верхняя губа и полная, требующая поцелуя, нижняя. Всего нас было пятеро: две женатые пары и я. Муж Клодии, его зовут Эван, бойкий, среднего роста и недурной на вид парень. Однако же я почувствовала, что он не тот человек, у которого станешь покупать лошадь, не убедившись, что все ее копыта и правда ей принадлежат. Это моя любовь. Она вся дышит сладким согласием, не правда ли? спросил он у нее под конец тирады и поцеловал в щеку; она вся зарделась от того, что эту маленькую вольность заметили окружающие. Пожалуйста, Эван, не говори так. Я не знаю, о чем ты говоришь, и наши друзья тоже не знают. Мы только на полчаса, сказала Клодия, которая выглядела, как затравленный голубок, опу-стившийся на ветку, которая, возможно, не выдержит его веса. Мы говорили о любви, голубушка, сказала Эвелин, как раз до твоего прихода. Я поклялась Дейдр, что сегодня вечером она увидит ее цветение. Давай, для забавы, конечно же, составим маленький уговор, что все мы по крайней мере поцелуем тебя, прежде чем ты уйдешь. Здесь внезапно наступила тишина. Все взгляды обратились к Клодии, которая не знала, куда ей девать свои руки в белых перчатках, зардевшись так, что освещала комнату наподобие лампады. Она притво-рилась, что ничего не слышала, и огляделась вокруг, словно только сейчас поняла, куда попала. Ну, что ты нам скажешь, голубушка? с напускной серьез-ностью спросил Эван. Кто первым будет тебя целовать? Можно, я поцелую Эвелин? И ты тоже? Или ты заключишь в свои объятия Мориса, который так жаждал прикоснуться к тебе все эти месяцы? Застывшая Клодия просто в изумлении смотрела на мужа, как будто все это было нереально и все действительно происходило во сне. Это Эвелин предложила, чтобы первой поцеловала Клодию я. И так будем продолжать, каждый по очереди, сказала она, пока Клодия медленно погрузилась в свое кресло и крепко сжала подлокотники. Она действительно лишилась дара речи, отчего я, к своему удивлению, ощутила сильное нетерпение вместо той заботливости, которой ожидала. В конце концов, она была не девушка и вовсе не малолетняя. В комнате повисла тишина. Все глаза смотрели на меня, кроме Клодии, которая уткнулась куда-то в пол. Я очень хочу поцеловать ее. Я хотела добавить: "если ей захочется" но почему-то не стала. Ей нравится, когда у нее во рту чужой язык, сказал Эван, на что Клодия, кажется, пробудилась от своего сна и завизжала, что ей не нравится. Этот плач был таким глупым. Молодая женщина поопытнее ска-зала бы, что ей все это нравится, но не более того, и больше она ничего не позволит. Однако, не можем же мы подыскивать ответы для других... Эван, я ухожу одна, в отчаянии сказала Клодия и подня-лась, чего ей, по-моему, делать вовсе не следовало, потому что Морис сразу же подошел сзади, обхватил за талию и прижал обе ее руки по бокам, заметив мне, что можно приступать. Посреди раздавшихся криков Эвелин спокойно сказала: "Подождите, дайте мне расстегнуть ей платье", что и сделала, сопровождаемая истошным воем Клодии: платье разошлось до пояса, ей и вправду следовало бы надеть какое-нибудь похуже. Милые выпуклости сразу же показались из сорочки, обнаруживая маленькие и коричневые сосочки. Боже! Боже мой! Спасите меня! Спасите, визжала Клодия, пока Эвелин, совершенно забыв, что я была избрана первой, на-клонилась своими теплыми губами к этим чувствительным точкам, которые под руководством губ и языка вскоре набрали остроту, пока Клодия мяукала и пыталась высвободиться из жесткой хватки Мориса. Ах, если бы я владела искусством писателя, чтобы во всех деталях описать то, что произошло потом. Я признаюсь, что набросилась на рот молодой женщины, как дикарь. Я ничего не могла с собой поделать. Увы, как часто я признаюсь себе в этом. Не слушая приглушенных моим ртом рыданий и протестов, я обхватила упругие груди, пока Эвелин присела рядом с нами обеими и спустила ее панталоны. Теперь, милая, ты будешь нашей, пробормотала я в мягкий и теплый рот. Поиграй с Дейдр. Она скоро будет готова к петуху, сказала Эвелин и, подняв платье, оказалась только в корсете и чулках. Затем я занялась муфтой Клодии, исследуя сладкую липкость между ее бедрами. Ее колени дрожали, но Морис держал крепко. Краем глаза я увидела, как Эван снимает свои сапоги и штаны, а Эвелин играет его мальчиком, пока он гладит ее дерзкие обнаженные ягодицы. Оба схлестнулись в любовном объятии, от вида которого Клодию пришлось поддерживать еще сильнее, ибо, увидев их, она стала всхлипывать чаще, хотя в этих рыданиях появилась и новая, другая нота, которую нельзя было не узнать. Так Клодия помимо воли начала достигать оргазма. Я упрямо лакала ее, ощущая солоноватые брызги, а Морис развернул ее за подбородок и впился в губы. Ах, какая последовала оргия! Стонущая от отчаяния, Клодия была затем схвачена в охапку, брошена, отнесена, не знаю, как сказать, на диван, где, лежа кверху спиной, получила горящий, трепещущий хобот Мориса промеж ягодиц. Ему пришлось добрую минуту про-талкивать свой разбухший жезл в тесную, недовольную дыру. Она плакала, просила, даже хватала меня за руку, но, наконец, кол пробился туда, куда ему было нужно, а шары повисли, касаясь ее зада. Нет, нет, нет, НЕТ! все время рыдала она, пока Эван осед-лывал Эвелин на полу так, чтобы зловредная пара могла хорошо видеть, как суетится Клодия. Было ли это с его стороны местью? Было ли это правдой? Или она просто перворазрядная актриса? Признаюсь, что так и не увидела ее слез. Она поддалась после нескольких мужественных толчков и прекратила сопротивление, хотя ее бедра и не двигались, чтобы помочь проникновению в тесную, пухлую, маленькую задницу. Когда он кончил и отошел, она сползла вниз на живот, спрятала лицо и не отвечала на вопросы, лежа, будто вдруг заснула в чужом доме. Тем временем двое на полу лежали расставшись. Бедная Дейдр, только ты осталась неутоленной; мужчины, впрочем, вскоре оправятся, сказала Эвелин, отдыхая у всех на виду с дерзко раскрытыми ногами. На самом деле я хотела, чтобы все они исчезли, и Морис, и Эван тоже, и поговорить с Клодией. Настолько мне хотелось узнать правду: изнасиловали ли ее, или же я была зрительницей пьесы. Пожалуй, если бы я осталась, я бы это узнала. С чувством, что меня как-то использовали, я только улыбнулась, покачала головой и ушла в холлзабрать свои шляпу и перчатки. Я заметила, что никто меня не окликнул. Таким образом, мне все еще любопытно. Сегодня ночью мне нужен, необходим самец. О, Бог, не допусти до искушения! Глава седьмая

ДНЕВНИК ДЕЙЗИ ПАРТРИДЖ

Мы, наконец, устроились. Какой красивый и уютный наш новы дом! Мне очень нравится винтовая лестница. У меня наконец-т есть собственная комната! Так обещала мама, когда мы переезжала Сегодня она послала визитную карточку нашим ближайшим соседя"; У них дочь примерно моего возраста. Папа говорит, что видел ее повозке с осликом. Я думаю, что он имел в виду пони! Папа всегд такой рассеянный и все путает. Дядя Арнольд меня сегодня поцеловав Хорошо, что мама не видела. Я знаю, что ее он тоже целовал. Он говорит, что я слишком выросла для своего возраста. Не знаю, чт это значит. Я рассказала это нашей гувернантке, она сказала, что не должна говорить о таких вещах. Вчера вечером Джек написал ей записку и просунул под дверь. Она была ОЧЕНЬ грубой: "У тебя очень хороший, большой зад". Он пытался изменить почерк, но он, все равно его узнала и отшлепала Джека, спустив ему штаны. Я всё хорошо видела. Его штука стала большой и торчала у него из-по, рубашки. Я еще видела, что она ее держит! Так моему брату и надо Я думаю, что ему было больно. Его попа была вся красной. Папа: часто говорит, что он и меня выпорет, когда я буду "плохой". Молюсь чтобы этого не было. Интересно, на что похожа эта девочка, которую он видел?

ДНЕВНИК СЭРА РОДЖЕРА ПАРТРИДЖА

Познакомился с Мэнсфилдом. Он кажется мне ужасно сдержанны парнем. Возникло ощущение, что он не хотел приходить, впрочем его сестры весьма веселая пара. Я решил показать Мюриэл оранжерею. Она любовалась на мои чахлые орхидеи. Какая она чудна; фигура женственности... Она споткнулась о разбитый мальчиком са-довника горшок, оставленный на полу, что произвело очаровательный удар ее персей о мой живот. Должен сказать, что они весьма крепки так же как и ее зад, за который я случайно схватился, когда она упала. Я совершенно не заметил, чтобы она носила панталоны. Она покраснела и спрятала свое лицо у меня на шее, а я пробормотал свои глубокие извинения, хотя милое создание, казалось, вовсе не возражает против моих непредусмотренных объятий.

Я договорился с ней в сугубо частном порядке отправиться как-нибудь поохотиться: погонять зайцев или что-то в таком роде "Бедные зверьки... а не можем ли мы вообразить себе эту охоту?" скромно спросила она. Должен сказать, что я согласился, ибо это избавит нас от усталости погони. Между Дейзи и Сильвией есть необычное сходство в росте, цвете волос и во всей стати. Со спины они выглядят как двойняшки. Все же я не сказал им этого, ибо юные девочки всегда хотят отличаться от окружающих. Однако я поделился своими наблюдениями с Мюриэл и Джейн. Они полностью согласились. Как счастлив тот, кто находит вблизи себя столь располагающих женщин!

ДНЕВНИК МЮРИЭЛ

Восхитительная поездка с Роджером! У него есть подлинное до-стоинство: не лезть очертя голову под любую юбку, которую он заметит. По его предложению мы втайне встретились на полпути и затем разъезжали по его участку леса, где, по его словам, никто не побеспокоит нас, потому что он отослал всех своих лесников. После освежающего галопа мы расположились на поляне, где на солнышке разросся целый газон. Было по-весеннему очаровательно, тепло и от мха, и от травы. И я спросила, желает ли он порассуждать о состоянии нации или о философии. О философии пристрастий, заметил он, и когда мы легли, романтически обнял мою голову рукой, с предосторожностью истого джентльмена разыскивая у меня под юбкой на пару дюймов повыше колен, в то время как я совершенно ему не мешала. Роджер, видимо, начитан, потому что много рассуждал, поклевывая меня в губы, о прочитанных им делах любви, приводя даже цитаты, которые глубоко затронули меня, пока пальцы исследовали мои под-вязки и бедра не торопясь, но тем заразительным образом, который редко встретишь теперь у жадных мужчин: они слишком скоро стре-мятся запустить кочергу. Так, он рассуждал со мной о Брантоме, написавшем "Тайную жизнь дам", где, как он сказал, много историй о делах давно минувших персонажей, таких, как, например, те дамы, которые "терлись" щелью о щель, вызывая истинно мыльную пену. А я и не знала об этом, улыбнулась я, но чуть тронула языком меж его губ, чтобы показать, что всего лишь дразнюсь. Были еще и такие любовники, продолжал он рассказывать из Брантома, которые трахали своих дам двое на двое, иногда и жену, и любовницу вместе в одной постели, и были также джентльмены, которые "топтали" своих дочерей прежде, чем они выйдут замуж. Ого! А подобает ли так поступать джентльмену? спросила я. Не могу об этом судить, прозвучал ответ в отзвук вопросу. К этому времени его рука достигла моего разреза, с которым он заиграл очень нежно, отыскивая мою точку и заставляя ее зазвенеть, настолько упорно, что я задергалась и глазами стала умолять его приступить к делу. Я, должно быть, приняла туда не один добрый кол, сказал он, явно желая, чтобы я отвечала еще более страстными выражениями, но я не смогла. Женщина знает мужчину тем лучше, чем больше он поначалу скажет. А что он, спросила я, во многие ли расщелины спускался? С недавних пор? В одну или две, - улыбнулся он и притворился, что зевает мне прямо в открытый рот, с усилием раздвигая мне ноги как раз так, как я от него хотела, ибо такое движение сильно возбуждает меня, напоминая о шалостях прошлого. Так-так, значит, вы не вовсе перетрудились, ответила я, пока мы обменивались языками. Я подняла колени. Он открыл меня и подоткнул платье вокруг талии, оставив мой зад голым на траве. С вами мне найдется дело. Возможно, еще и с Джейн, и... С Сильвией? Его пенис, наконец, выскочил. Я потрогала его твердый обхват, лаская трепещущий жезл кверху и книзу. Ее имя еще больше рас-палило его: пока я произносила его, он залез между моих ног и начал тереться своим холмом по моему меховому пригорку. Ее еще не топтали? спросил он. Нет еще. А Дейзи? Что за сладкие у нее ноги, какие чудесные тити. Неужели вы даже не пробовали поднимать ее сосочки? Ой, Роджер, положите это теперь в меня наконец! Подожди, подожди, женщина, ответил он. Я обожаю эту властность. Таковы все женщины, которые не мертвы к наслаждению чужими формами. Его вздутая шишка нашла проход в мой улей. Она раздвинула открытые губы и скользнула внутрь, а затем замерла, несмотря на самые отчаянные мои попытки. Меня схватили за запястья, завели их за голову, и он навалился сверху: вся его наружная сдержанность исчезла. Я знала, что это его трюк. Женщины иногда тоже умеют так поступать, когда еще не решили, стоит ли им показывать свое желание. Оттрахай меня и получишь обеих, сказала я. И тебя, и Джейн, и еще Сильвию? Его кол прошел внутрь еще на дюйм. Я жадно прижалась навстречу. Никто еще не имел меня таким образом. Его голос был тихим, как и мой собственный. - Я хочу еще твоего петуха, Роджер. Нет, не Сильвию. Но Дейзи, да, Дейзи. Как сладко слышать, что она бьется под тобой, ты просто должен обещать, что ты ее... ОООХ! Эти слова возымели такое действие, что он оказался во мне по самые шары, все еще удерживая за запястья и придавив, пригвоздив меня так, что мы улеглись щека к щеке, оба тяжело дыша. Подвинь еще ноги, женщина. Подними их! Нет, не буду, сказал я, как маленькая девочка, отвернувшись, будто забирала у него свои губы. Его язык вошел мне в ухо. Я закрыла глаза и пробормотала, что это все плохо, зло, нехорошо. Его кол забился во мне медленно и приятно. Какие чудесные, приглушенные, жидкие звуки он издавал! Он крепко сжал мою талию и перекатился вместе со мной на спину, столь глубоко приколотую, будто я сама его проткнула. Затем крепко шлепнул по заду и выдохнул: "Теперь выстави свой зад, женщина, и живо!". ОГО-ОЙ! Зверь! я рассмеялась, подала бедрамивверх и вниз и начала его объезжать, усевшись прямо и раскачиваясь как на лошади: я полагаю, что таким образом входит как можно глубже. Я ощутила себя пронзенной, ушедшей, удовлетворенной. Мои стоны выдали меня, потому что он снова перекатился наверх и опять пригвозил меня всем телом. Открой ноги шире шире! простонал он со всею страстью, прижимаясь губами. Кончай... Кончай в меня! выдавила я. Трава щекотала мне зад, и весь мир вокруг исчез. Подожди, подожди, женщина, прорычал он и заворочал даль-ше своим пестиком. Я еще не чувствовала себя столь побежденной с тех пор, как мне было столько же лет, сколько Сильвии, и наслаждалась каждой се-кундой его диких толчков. Да, сэр, но продолжайте, пожалуйста, сэр, делайте это, снова завизжала я, как девочка, почувствовав, что подобный спектакль доставляет ему удовольствие, пока он держит в своих руках судьбу моего жаркого оргазма. Он и впрямь продолжал. Ты очень плохая девочка, выдохнул он, но, все так же не слушаясь моих приказов, еще много раз бился о меня, прежде чем кончил и выпустил густые, горячие струйки в мою зажатую им утробу, пока мы наконец не легли, корчась в каше обоюдного наслаждения. Можешь подняться, сказал он, к моему легкому изумлению, ибо, хотя это было произнесено очень галантно, все же слышалась властная нота. Он сел, прислонившись спиной к дереву, и пока я приводила себя в порядок, прикурил сигару. После этого приказал сесть к нему поближе и обнял за плечи. Именно тогда он начал разговор, к которому я прислушивалась не без опасения, потому что многое из сказанного было правдой. Он заметил, что я должна быть главарем шайки, а Джейн может быть моим пособником. Я подозреваю, что в настоящее время вы взяли в оборот и юную Сильвию. А что же сам Мэнсфилд? Как это все получается? Я устроилась в его руках поуютнее, ощущая собственное превос-ходство, как у меня часто бывает с мужчинами. И он тоже. Я держу его отдельно от девочек, сказала я. Он, казалось, прочел мои мысли по этому поводу и хмуро кивнул, заметив, что я правильно сделала. Надуй губы, когда я тебя поцелую. Я с готовностью повиновалась. Тем временем он взял мои груди и начал расспрашивать: когда меня впервые объездили, как я себя вела и тому подобное. Его любопытство на сей счет казалось бес-конечным. Он спросил, когда я впервые приняла петуха ягодицами, а я ответила, что в семнадцать. А что Джейн? В ее первый раз я ее держала. Он погладил мою щеку и улыбнулся: Все так, как я думал. Я увидел это в твоих глазах. Минута молчания потекла между нами. Моя щелка мирно взды-малась. Я заметила, как снова заходил его мальчик, и слегка тронула его через ткань брюк. Так оно и будет, моя дорогая, наконец сказал он. Я буду иметь тебя так часто, как захочу. И Джейн тоже. Что касается Сильвии, она попадет под моего петуха в свою очередь. И это ВСЕ, что ты хочешь? спросила я, все же ощущая легкий страх, как будто поступила бесстыдно: чувство, которое у меня еще никогда не возникало по отношению к мужчине, кроме как в те времена, когда папа меня сек, а я не хотела сразу снимать панталоны. Тогда, схватив за под бородок, он поднес мое лицо прямо к своему: Ты никогда не будешь так отвечать мне, женщина, когда я говорю. Итак, ты будешь иметь нас обеих, и Джейн и меня? Если таков ваш приказ, сэр, мы будем, конечно. Если пожелаете, так и вместе. И это было бы хорошо. Я проговорила сквозь зубы мой рот был сжат его хваткой. Ты не упомянула Сильвии, сказал он. Тебе ее не видать, вот почему. По крайней мере, не сейчас. Что касается Дейзи, ты можешь принести мне ее в кровать, и если... ШЛЕП! - ОХ! - проблеяла я. Он внезапно снова повалил меня на живот, снова подоткнул платье и ПЛЮХ! ПЛЮХ! ПЛЮХ! - его рука обрушилась на мой арьергард. Ты откажешься от этой идеи, Мюриэл, это я говорю, понима-ешь? -ШЛЕП! ПЛЮХ! ШЛЕП! ПЛЮХ! О, моя бедная попа загорелась! Да, да! Ой, Роджер, не бей меня, пожалуйста! В ответ он снова напал и насел. Я дергалась, пока моя пылающая задница мяла траву. Я пробовала заплакать, но ничего не вышло. Как любопытно и неожиданно произошла во мне перемена во мне, которая могла бы уничтожить любого другого мужчину. Со мной так не обращались с тех пор, как в совсем нежном возрасте меня взнуздали, подобно многим другим девочкам, особенно на селе Буду ли я продолжать с Филиппом? спросил он потом с любопытством. Конечно же, сказала я, дожидаясь его ответа. Посмотрим, что выйдет, он впал затем в нежные объятия и поцелуи, что удивило еще больше. Он ласкал мою киску уже через платье, а я - его кол, но никто из нас не спешил начать сначала. Джейн едва ли всему этому поверит, пожалуй, лучше ей ничего не рассказывать.

Глава восьмая

ДНЕВНИК ЭВЕЛИН

Клодия великолепно сыграла свою роль, как всегда. Я полагаю, что она вполне "фиксировалась" на этой роли и, вероятно, не может играть другой. Но, в конце концов, в таком виде ей никогда не выйти на сцену. Ее театр гостиная. Дейдр вела себя очень хорошо и, без сомнения, вполне подпала под сценические чары Клодии, как и некоторые из наших друзей. Я ожидала, что она останется, но она скромно ушла и, таким образом, хотя сама об этом не знает, прошла свое испытание. Наш узкий круг либертарианцев принимает в себя только тех, кто умеет себя вести, когда придет время, и кто не будет ничего распускать по свету. Что касается сделанного ею признания, то оно меня очень за-интриговало. Молодые люди трудны в обращении, когда попадают извне случайно. Возможно, ее Ричард найдет себе роль, посмотрим. Я не хочу вмешиваться. Дейдр явно сомневается в своей греховности, но не проявила той слабости, о которой думает. В конце концов, она мало чего видала от мужа и поэтому не должна чувствовать никаких угрызений. Если их вообще необходимо чувствовать.

ДНЕВНИК ДЕЙДР

Ричард хмурится, глупый мальчик. "Мама, ты меня больше не любишь?" спросил он и выдал тем самым, что ломился в мою спальню. Я сказала, что, конечно же, да, но нам не следует так много обниматься. Он сразу обнял меня, страстно поцеловал и начал подталкивать к дивану, на что я не согласилась. Я найду тебе молодую и милую леди, заявила я. На это он покраснел и сказал, что это не то, чего ему хочется. Я даже начала ему выговаривать, однако это выглядело очень нелепо при том, что он все это время ласкал мои груди и трогал зад. Хватит с него, сказала я. В конце концов, все может быть хорошо до определенной границы... Что с ним тут произошло! Он вырвался, вскочил и побежал к себе наверх, а потом громко хлопнул дверью, как раз как тот дурной мальчишка, которым он и являлся на самом деле... Впрочем, какой же это теперь мальчик? Но как мне назвать его мужчиной? Эми, как я иногда думаю, хорошо слышно все, что происходит. Я в этом уверена. Вот чего я боюсь. Очень во многом (и я это все чаще ощущаю как-то помимо воли) она на стороне отца, а не на моей собственной. Я так надеюсь на то, что она в действительности не такая ледяная, как притворяется. До добра это ее не доведет в любом случае. Но я боюсь обсуждать с ней такие вещи, ибо она может бросить мне в лицо мои "грехи"... и ничего хорошего в этом тоже не будет.

ДНЕВНИК ФИЛИППА

Джейн понуждает меня писать роман эротического содержания. Но как я могу приняться за него, если это совершенно против моего желания и против моих принципов? "Думай, воображай и почаще записывай", говорит она. Сегодня меня снова заперли в комнате. Меня заставили надеть дамские панталоны (чьи они?) под брюки, к позору и к стыду. Я все дальше погружаюсь в пучину отчаянья. Я покинут всеми среди бесконечного тумана... И мне иногда кажется, что это не мои сестры, а дикие призраки терзают меня в моем одиночестве и помешательстве. День ото дня это становится все более невыносимо. Я лишен безопасности в собственном кабинете, я обманут и жалок, мои панталоны жгут меня...Тебе и правда нравится страдать, Филипп, сказала Джейн, вто время, как я, стиснув зубы, старался подыскать достойный ее ответ. Однако правда ли это? Я непрестанно повторяю себе, что это неправда. Если они даже заставят меня описывать женские органы или'еще нечто подобное, что может прийти им в голову, я все равно буду бессилен сформулировать те выражения, которые нужны, и не смогу записать их. Бумага очень долго пролежала передо мной нетронутой. Вдруг я услышал доносящиеся до меня снизу крики и плач. Я бросился к окну, и теперь, когда я описываю то, что мне открылось, перо не держится в моей дрожащей руке. Там, на солнечной лужайке, лежала на спине милая Сильвия, а ее ноги были обнажены и... то есть, ее платье было подоткнуто у талии. На нее кинули Дейзи, готов поклясться, что это ее швырнули, которая показывала миру свою обнаженную заднюю часть. Над ними стояли обе мои сестры. Мюриэл поставила свою ногу на спину Дейзи, удерживая ее над моей дорогой девочкой, а Джейн, наклонившись, шлепала по нижним щекам Дейзи, которые у меня на глазах приобретали яркий розовый цвет. Поэтому бедный ребенок и плакал, хотя она, к моему изумлению, несколько раз рассмеялась и поцеловала Сильвию в губы. Я, конечно же, не смог долго смотреть на это. Мои проклятые панталоны все это время дразнили меня, производя очередное воз-мущение. Потом Сильвия стала поднимать ноги. Боже мой, они лишили ее даже нижнего платья! Как трудно отвести глаза от того, чего тебе не хочется видеть! Я отшатнулся от окна и сразу же ощутил коварный зуд, который мне столь не хотелось чувствовать. Мной овладело самое болезненное состояние. Я сел, обнаружив, к своему отчаянию, что проливаю в собственные панталоны ту мужественную субстанцию, которую от-бирают у меня сестры. Я необыкновенно ослаб и чувствовал себя ужасно. Мне бы следовало заставить себя, унизиться и написать Дейдр. Да. Однако, что же мне ей написать, и что я могу сказать ей? Я попался в ловушку, в которой еше не бывал ни один мужчина. Я забыл сказать, что видел там внизу еще и Розу: она стояла поодаль от основных событий, но подглядывала и улыбалась, засунув палец в рот.

ДНЕВНИК СИЛЬВИИ