Сказки о дефлорации: Этот безумный апрель...

***

...Наконец они оторвались друг от друга, переводя дыхание. Они смотрели друг на друга - круглыми, изумленными глазами; оба они не ожидали того, что произошло. ОНО ошарашило их, повергло в шок, и они не могли говорить - только смотрели друг на друга и хватали воздух.

Вдруг Виктор сообразил: "дверь! дверь не заперта! в любой момент могут войти!.." Его пробрал озноб; он метнулся вдруг пантерой к двери, закрылся, потом - к окну, опустил жалюзи... И - к Нике.

Она стояла с полуоткрытым ртом, взлохмаченная, растрепанная, красная. Грудь ее вздымалась часто-часто, блузка была полурасстегнута - разошлась во время объятий. Под ней виднелось начало грудей и нежной, умопомрачительной ложбинки...

- Нет, нет... - шептала она, когда Виктор расстегивал ей блузку, трогая кончиком языка ее губы. Шептала, задыхалась, и - не сопротивлялась.

В коридоре шумели, сквозь стены просачивалась какофония консерваторских будней - рояль, труба и что угодно вперемешку. А Виктор - осторожно, а затем все более страстно касался ее кожи, гладил ее по обнаженной спине, нагибался - целовал живот, плечи, ложбинку... И расстегивал лифчик.

- Не надо... - бессвязно шептала Ника, трогая Виктора за руки, - но было уже поздно: лифчик валялся на полу, и во рту Виктора оказался сосок, горячий, набухший, как почка. Ника вскрикнула...

- Тихо, девочка, тихо, Ника-Земляника, - шептал Виктор и ел, смоктал, облизывал ее груди, зарывался в них, мял и мучил их, забыв даже и любоваться на это чудо, которое столько снилось ему...

Освободить Нику от остальной одежды было делом минуты. Виктор прижимался щекой к пушистому треугольнику, сладковато пахнущему, и с особым удовольствием развязывал шнурки на Никиных ботинках.

- Ну давай, Земляничка, освобождай ножки, - шептал он.

- Виктор Алексеич!.. - умоляюще стонала оголенная Ника, но послушно вынимала ноги из ботинок. Теперь она была вся - его. Вся! Голая. Полностью! С ног до головы! Дрожащая! Розовая! Нежная! Его! Ника!.. На глазах ее блестели слезы - она плакала от страха и возбуждения...

Виктор не столько раздевался, сколько срывал с себя одежду. Ника смотрела на него своими огромными, блестящими глазами; за стеной кто-то трубил "Вокализ" Рахманинова - чувственную, щемяще-надрывную мелодию... Она дрожала.

- Ну, девочка, ну... - голый Виктор приблизился к ней, нежно коснулся ее тела, обнял - руки его поползли по спине, бокам, ягодицам... Ника, дрогнув, поддалась - тело ее завибрировало, задышало под его руками. Запрокинув голову, она смотрела на него; рот ее был полураскрыт - и Виктор прильнул к нему...

Обнаженные, прижатые друг к другу, сплавленные в единый комок, они целовались долго - до тех пор, пока Ника не стала обвиваться вокруг Виктора, как плющ, не стала громко подвывать и раздвигать ножки, бессознательно насаживаясь пахом на Викторову ногу, а член Виктора, бодавший Никин живот, не заныл совсем уж нестерпимо. Тогда они оторвались друг от друга, лихорадочно глотая воздух, и Виктор приказал:

- А давай-ка на столик, Ника...

- Нет... - выдыхала она, умоляюще глядя на него, - но Виктор мял ее груди, подминал ее спинку, вмазывая ее в себя, как масло, и Ника лишилась воли. - Нет... - шептала она, забираясь на стол и умоляюще-вопросительно глядя на Виктора. Она не знала, что делать.

Виктор провел рукой по ее ногам - они были мокрыми от смазки.

- Не так, Земляника, не так... на животик, на животик!..

- Не надо... - в последний раз пискнула Ника и перевернулась вниз лицом, подчиняясь требовательным рукам Виктора.

- Раздвигаем ножки... пистолетиком... вот так - командовал Виктор, властно укладывая Нику и сходя с ума от мысли, ЧТО сейчас будет.

Ника ухватилась руками за края стола и зажмурилась. Она лежала на столе, ноги ее свисали вниз, касаясь пола; как раз напротив члена Виктора, на одном уровне с ним розовела горячая пизда, распахнутая, блестящая, - это было невозможно, невероятно... Хотелось поцеловать ее, исследовать, насладиться ею - но Виктор чувствовал, что не может уже терпеть. Он пододвинулся к Нике - и головку члена сладко обволокла нежная скользота...

- Ааааах! Аааааххх! - громко захрипела Ника, вцепившись в края стола и извиваясь всем телом.

- Подожди, я ведь еще не... - и Виктор умолк, увидав, как по его члену стекают потоки пенистой жидкости. Кончает! кончает девочка... Эта мысль шарахнула его, как током - и он принялся неистово долбить Нику, крепко держа ее за раздвинутые ягодицы и входя в нее все глубже.

Ника сдавленно кричала и всхлипывала. Виктор все увеличивал напор, чувствуя, что теряет власть над собой и его уносит мутная волна - как бывало когда-то в истерике. От мысли, что он ебет голую Нику, нежную, тонкую, талантливую Нику - ебет, как кобель, да еще прямо в классе, где он вожделел ее столько времени, где их запросто могут застукать... - от этой мысли его поглотил какой-то жестокий раж, и он остервенело молотил членом окровавленное лоно Ники, вгрызаясь в него все сильнее...

Ника выла и пищала, захлебываясь криком, разрываясь от оргазма и боли; ее тело ритмично ездило под напором Виктора - туда и обратно по скользкому столу, и груди ее терлись об стол, размазываясь по холодной поверхности... Виктор мял ее спину, ягодицы, бедра, бока, мял ее всю, как кусок воска - и Ника хрипела от этого убийственного массажа. Стоны, хрипы, писки Ники, неистовое хлюпанье члена, взбивавшего, как миксер, розово-пенистое месиво в ее пизде, "Вокализ" Рахманинова за стеной, гул десятков инструментов со всех сторон - все это смешалось с апрельским воздухом в терпкий, сумасшедший коктейль...