Спим вместе

Славка, откатившись от меня к стенке, берёт свою подушку и, положив её посередине тахты, наваливается на неё сверху – ложится на подушку животом, одновременно подсовывая под живот кисти рук… Наши глаза давно уже привыкли к темноте, и мы вполне отчетливо различаем не только друг друга, но и взгляды один одного, и вообще всё-всё, – упираясь щекой в простыню, Славка начинает медленно раскачиваться, содрогаться всем телом, елозя по подушке животом, и его круглые, смутно белеющие в темноте булочки при этом начинают судорожно сжиматься, то и дело образуя по бокам небольшие ямочки… оттого, что Славка подложил под живот подушку, его попа, раздваиваясь на оттопыренные сочные половинки, оказывается приподнятой вверх, – я смотрю, как Славкины ягодицы судорожно сжимаются, отчего ложбинка между ними то сужается, то расширяется вновь, и мне хочется… мне хочется прикоснуться к Славкиным булочкам, погладить их, сжать, стиснуть, – глядя на сопящего, сладострастно содрогающегося Славку, волнообразно елозящего по подушке, я совершенно непроизвольно сжимаю в кулаке свой твердый – до боли твёрдый – член…

- Вот… так тоже можно… понял? – Славка, внезапно прекращая сладострастно двигать телом, сползает с подушки к стене – снова ложится на бок, лицом ко мне. – Ещё бы чуть-чуть, и я бы мог кончить, – шепчет он, возвращая подушку на место. – Хочешь попробовать?

- Потом, – отзываюсь я, разжимая кулак; я сам не знаю, почему я так отвечаю… может, потому, что я тоже балансирую на грани взрыва?

- Ну, как хочешь, – не настаивает Славка. – А вот в поезде доить – никакого удовольствия… просто слив, и не более того, – Славка тихо смеётся, делясь со мной своим очередным – новым для меня – знанием.

- А ты что – дрочил в поезде? – я смотрю на Славку, нескрывая удивления.

- Ну, естественно! Почти десять дней ехать – и ни разу не подоить? Я б с ума сошел, если бы десять дней терпел, – Славка, глядя на меня, снова тихо смеётся, и я думаю… я вдруг думаю, что это – самый подходящий момент, чтоб спросить-узнать, как часто он, Славка, это делает.

- А когда как, – отзывается Славка, совершенно не подозревая, насколько важен для меня этот вопрос. – Бывает, что каждый день. А бывает – через день. Но больше трёх дней я в любом случае не выдерживаю… а ты? – он смотрит на меня. – Ты себя доишь часто?

- Тоже, как ты… через день, через два… – неожиданно для себя самого я делюсь со Славкой едва ли не самым сокровенным. И хотя я стараюсь произнести это как можно небрежнее, на самом деле в душе я испытываю внезапное чувство если не ликования, то, во всяком случае, огромного облегчения… и есть от чего! То, что в последнее время вызывало у меня постоянно растущую тревогу, что рождало в моей душе сомнение и неуверенность, что заставляло меня думать о возможной своей ущербности, вдруг оказывается явлением вполне обычным и даже заурядным, а именно: Славка, который младше меня всего на месяц, то есть практически мой ровесник, дрочит не реже, чем я, но он не видит в этом ничего неестественного или тревожащего.

Он говорит о своих ежедневных дойках совершенно спокойно, даже как бы гордясь своей частой потребностью в суходрочках, и это действует на меня подобно живительному бальзаму. Может быть, всему виной моя излишняя мнительность? Я смотрю на Славку, и мне хочется… я сам не знаю, чего мне хочется, – я смотрю на Славку, и на душу у меня легко и радостно… конечно же, Славка прав – тысячу раз прав! Я бы тоже не выдержал десять дней! Да и какой нормальный пацан сможет выдержать столько времени? Разве что – какой-нибудь импотент…

- А ты в поезде себя где доил? В туалете? – шепчу я, протягивая руку к Славкиному члену.

- Ну-да! А где же ещё? – отзывается Славка, в свою очередь вбирая в кулак член мой. – Естественно, в туалете… но удовольствия – никакого. Во-первых, всё время качает, и потому всё время приходится рукой другой хвататься за что-нибудь, чтоб удержать равновесие… а во-вторых, только достанешь, только настроишься, как кто-нибудь начинает с другой стороны дёргать за ручку – приспичило кому-нибудь… короче, кайфа никакого! Фигня, а не дойка…

- Согласен. Но если накатит – если встанет колом… куда деваться? – шепчу я, чтоб показать Славке своё знание вопроса – чтобы он не думал, что в вопросах секса я смыслю меньше, чем он.

- Ясное дело! – соглашается Славка. – Если накатит, то да… просто в поезде это – не кайф, а слив беспонтовый, и не более того… никакого кайфа!

Славка придвигается ко мне ближе – ложится напротив так, чтобы нашим рукам было удобней, и мы, замолкая, вновь начинаем старательно обрабатывать друг друга кулаками… кайф стопудовый! Все пацаны делают это – доят себя, и думать, что в этом есть что-то постыдное или болезненное, смешно… а мы не себя – мы друг друга доим, и это, оказывается, намного приятней, чем когда доишь себя сам, – мы лежим на тахте лицом к лицу, то есть друг против друга, лежим без трусов – совершенно голые, и кулаки

наши прыгают на членах друг друга, словно маятники, только в сто раз быстрее… мы дрочим друг другу, и это – кайф вдвойне!

- А еще есть пацаны… – шепчет Славка, глядя мне в глаза, – ну, ты понял… пацаны, которые… – Славка, не договаривая, умолкает, очевидно, решив, что я действительно понимаю, о чем он мне говорит – что имеет в виду.

Я не отзываюсь – я молчу, думая, не продолжит ли Славка дальше; но Славка не продолжает – он тоже молчит, ещё сильнее сдавливая в горячей ладони мой жаром пышущий член… что за дурацкая манера – не договаривать до конца? – думаю я, глядя на Славку; «пацаны, которые…» Я не знаю наверняка, о чем именно – о каких пацанах – говорит Славка, но что-то мне подсказывает, что всё это каким-то образом может иметь самое непосредственное отношение к нам, возбуждённо сжимающим в темноте напряженные, сочно залупающиеся члены друг друга… что за манера – не договаривать?

- Которые – что? – шепчу я, глядя на Славку.

- Ну, те, которые… – Славка, кажется, уже хочет пояснить мне, про каких именно пацанов он говорит, но вдруг, неожиданно оборвав себя, вместо пояснения шепчет, глядя на меня, как мне кажется, с подозрительностью: – Ты что – в самом деле не понимаешь?

Признаваться Славке, что я чего-то не понимаю или понимаю меньше, чем он, мне по-прежнему не хочется – ведь так, чего доброго, Славка может запросто решить, что я лох беспонтовый, и не только решить, но и запросто утвердиться в таком мнении, чего мне, естественно, совершенно не хочется. И в то же время я действительно не знаю, о каких именно пацанах он говорит. «Пацаны, которые…»

- Что за манера – говорить загадками? – шепчу я, не скрывая досаду. – Или говори всё прямо, или вовсе не говори… а догадываться я не буду!

- А чего догадываться? И так понятно… – парирует Славка, пристально глядя мне в глаза; он придвигается ко мне ближе, по-прежнему сжимая в кулаке мой напряженный член. – Я говорю, что есть пацаны, которые доят друг друга в жопы… ну, то есть, кайфуют, друг друга натягивая в очко… ты этим когда-нибудь занимался?

- Чем? – машинально спрашиваю я, как будто я в самом деле не понимаю, о чём меня спрашивает Славка – про что он мне говорит; впрочем, я задаю свой вопрос скорее автоматически, чем осмысленно… уж слишком всё это неожиданно!

Мы лежим на тахте совершенно голые, сексуально возбужденные… лежим так близко друг к другу, что ощущаем на своих и без того разгоряченных лицах горячее дыхание друг друга, – не моргая, мы смотрим друг другу в глаза…

- Ну, этим самым… – едва слышно шепчет Славка, и я, глядя ему в глаза, вижу, как шевелятся его губы. – Пробовал?