Живая статуя. Часть 2

Майя была здесь. Я не мог смотреть на неподвижную, мертво-застывшую голую фигурку из посеребренного металла, стоявшую среди десятков таких же, как она, окаменевших и высеребренных фигур: мне хотелось реветь и биться головой об ее пьедестал…
Вечером, когда объявили закрытие, я вдруг почувствовал, что мне нужно срочно в туалет. Он был тут же, рядом с залом.
Когда я вышел оттуда - увидел, что зрителей в зале нет, входные двери закрыты, и рядом с ними стоит группа охранников. Они травили анекдоты. Повинуясь внезапному импульсу, я шмыгнул обратно в туалет.
Я не думал, что смогу остаться тут на ночь, но упустить такой шанс было нельзя. Зная, что кабинки будут проверять, я открыл дверь подсобки, где хранились ведра, швабры и тряпки, и, вспомнив фильм "Как украсть миллион", залез за дверцу кладовки.
Вскоре послышались голоса охранников. Один из них сунул голову в подсобку и, удовлетворившись этим, отошел прочь. Через пять минут воцарилась полная тишина.
Я выжидал еще какое-то время, боясь выходить. Наконец, пересилив себя, я осторожно, замирая и оглядываясь на каждом шагу, двинулся по направлению к залу. Свет выключили, и музей освещался только лампочками сигнализации и светом с улицы, проникавшим через окна.
Музей был пуст. Осознав это, я бросился к Майе и стал ощупывать ее металлическое тело, холодное и мертвое, как водопроводный кран. Я гладил, сжимал, царапал милые изгибы, еще недавно живые, горячие, пульсировавшие в едином ритме со мной - и едва удерживался от истерики. С трудом опомнившись, я заставил себя отойти от Майи.
"Будем рассуждать трезво", говорил я себе. "Прикосновения ничего не дали. Может быть, Майю нужно трогать в конкретных местах, конкретным образом, конкретное число раз?" Глубоко вздохнув, я вновь подошел к Майе и начал свои эксперименты.
...Три часа спустя я, совершенно обессиленный, плюхнулся на скамейку. "Может, Майю нужно окунуть в воду? Но все экспонаты на сигнализации, и я не дотащу ее к крану..." Мысли бились в моей голове хаотично, как ночные бабочки о фонарь. Из последних сил я заставил себя успокоиться, расслабиться и подумать.
"Логика, только логика", говорил я себе, "ничего, кроме логики. Итак, логика. Будем рассуждать логически.Что у нас есть? У нас есть список запретов. Обычный список запретов, стандартный для всех музеев. Нельзя трогать экспонаты, потому что... ну ни к чему им отпечатки жирных пальцев. Нельзя ходить босиком, потому что это не пляж, а музей. Нельзя бухать, потому что... потому что нельзя. Нельзя снимать со вспышкой, потому что... Стоп, а почему?"
В самом деле, думал я, - это уместно в картинной галерее: чтобы яркий свет не портил цвета картин. Но ведь здесь скульптуры, железяки, им фиолетово, со вспышкой я снимаю их, или без, или вообще не снимаю... Стоп, а почему на входе отбирают фотоаппараты? Почему все снимки делаются местной камерой, в которую вставляется SD-шка посетителя? Что-то тут не то. Сказали бы "без вспышки" - и хватит. Штрафовали бы за вспышку, в конце концов... Та-ак. Хорошо, что моя камера живет у меня в потайном кармане сумки. Маленькая, да удаленькая. А ну-ка...
Я подошел к Майе, достал свою любимую камеру, включил вспышку... Холодея, нажал на затвор...
И чуть не выронил камеру. Майя шевельнулась, будто желая вырваться из железного плена, и застыла снова.
Я подбежал к ней, стал трясти ее, звать, умолять проснуться... Вовремя вспомнив про сигнализацию и опомнившись, я отошел прочь.
"…Спокойно, приятель, спокойно. Ты на верном пути. Логика еще никогда не подводила тебя. Не сдаемся, не сдаемся - продолжаем мыслить... Итак, вспышка. Почему Майя ожила? Потому что была вспышка. Почему Майя ожила не до конца? Потому что вспышка была так себе. Просто не хватило яркости. Та-ак..."
В том же потайном кармане у меня была внешняя вспышка. Не попадая от волнения в разъем, я присоединил ее с седьмой попытки, выставив мощность на максимум. "Только бы хватило заряда", думал я, трясущимися руками направляя объектив на Майю...
Ррраз! В полумраке зала сверкнула голубая молния, ослепив меня; я зажмурился, но тут же открыл глаза, всматриваясь в темноту. Лиловое пятно в глазах расточилось... и я увидел движущийся силуэт.
Не веря своим глазам, я застыл, не дыша - и услышал глубокий вздох Майи.
- Майя! - крикнул я, все еще боясь шевельнуться, будто меня самого превратили в статую.
- Рома? Что... где мы? Я...
Тут я, наконец, кинулся к ней - и обнял ее за ноги. Майя пошатнулась и чуть не упала.
- Осторожно! - я помог ей спуститься с пьедестала.
- Рома? Так странно... я ничего не помню. Почему это... я что, голая? Почему на мне ничего нет? И в чем это я вся? В краске? Где мы?
- Мы в музее. В музее Бецмана. Почему ты не рассказала мне про него? Почему? - говорил я, обнимая Майю, покрытую серебрянкой с ног до головы. Она бессознательно льнула ко мне, ничего не понимая, но услышав про Бецмана - вздрогнула:
- Что, он... он...
- Да. Но теперь все в порядке. Все хорошо, - говорил я, гладя Майю по спине, шершавой от краски.
- Боже! Но я ничего не помню. Помню, как ехала на встречу с ним, везла ему... Боже! Он обманул меня? Он...
- Забудь о нем. Все хорошо, - повторял я и, не выдержав, прильнул к ее губам.
Они были горькими от краски, и я протер их краем футболки. Протер и прильнул к ним снова, - так, что Майя застонала, вжавшись в меня грудями.
- Аааа... - ее язык сплелся с моим, и внутри у меня распустился горько-сладкий цветок. Я целовал ее, и захлебнулся сладкой солью ее рта, и думал - "вот ее язык, нежный, сладкий, горячий... живой! Живой..." Чудо ее оживления оглушило меня - я гладил, тискал и тер ее тело, жаркое где-то там, под шершавой краской, холодящей мне ладони, – и не заметил, как мы оба оказались на полу.
Пол был мраморный и холодный. Бедра мои сами бодали Майю, желая поскорей врасти в нее, и я стягивал с себя штаны с трусами, обнажая хозяйство - и мрамор обжигал мне кожу на ногах... Краска, плотно облепившая Майю, скрыла живую кожу - и страшно хотелось пробиться к пульсирующему, горячему, к живой мякоти ее нутра, и я буравил ее маленькими быстрыми толчкам, стараясь не делать ей больно...
Нам было твердо, холодно, неудобно; нас освещали призрачные лучи сигнализации, и мы барахтались в полумраке музея, вталкиваясь друг в друга, бодаясь лобками, выворачиваясь, как рыбы на песке... Этот секс был похож на пир голодающих, которые дорвались до сказочных яств и заглатывают все сразу. Как-то сама собой нашлась поза: я выгнулся буквой «Г», Майя обхватила меня ногами, уперлась руками в пол, запрокинула голову – и наподдавала мне, крепко вдавливаясь в меня.
Наши бедра и гениталии работали, как сумасшедшие; мы быстро запыхались, и нам пришлось сделать передышку, хоть между ног у нас было жарко, как в аду. Я распирал членом верхнюю стенку влагалища Майи, надетого на меня, как эластичный чулок, и спрашивал ее, задыхаясь после гонки:
- Тебе... тебе... не больно так?
- Нет... – отвечала Майя, - а даже если и чуть-чуть... Неважно. Это неважно. Я хочу! Я очень хочу!
- Ффффух!.. А почему ты прогнала меня, когда нас застукал Фауст?
- Я не прогнала!.. Я испугалась. Он превратил бы тебя в жабу. Или в крысу... Ты во мне?
- Ого!.. Еще как! Посмотри, где я! - Майя вытянула голову и смотрела, как мой член тонет в ее дырочке, распирая влажные лепестки.
- Оооо!.. Трудно поверить даже, что это я... мы... Можно потрогать?
- Где потрогать?
- ТАМ...
Майя протянула руку, коснулась моих яиц, робко погладила их – а я, в свою очередь, стал щупать и щекотать ее клитор, набухший среди липких складок. Она смотрела, как я это делаю, подвывая и возбуждаясь, как кошка. Ее бедра ерзали на моем члене, а пальцы сплетались с моими пальцами; мы ласкали и мяли наши гениталии, сходя с ума от бесстыдства – и наконец возбудились настолько, что не выдержали и принялись трахать друг друга зверски, жадно, агрессивно, утоляя жгучий голод между ног...
- Тебе классно? – хрипел я, шлепая яйцами по Майе.
- Да... хочу еще! Хочу еще много!.. очень, очень хочу... – стонала Майя, и я ускорял напор. Рукой я шарил по ее вагине, сдавливая клитор и вибрируя на нем, чтобы Майя кончила вместе со мной.
- Ты сильно возбудилась, да?
- Иииыыы... а ты не видишь? Умираю, лопаюсь просто!.. еще, еще, еще так! Ооооо...
И я прыгал на ней, позабыв про холодный пол, и про усталость, и про то, что она вся в краске, как елочная игрушка, и про то, что у меня стреножены ноги... Блаженство подступало, нарастало, как пенистая лавина - и я уже чувствовал, что мы дышим вместе, и стонем единым криком, и сейчас упадем горящим комом в пропасть, и утолим в ней наш голод, и...
Вдруг вспыхнул яркий свет. Я вначале не понял, что это снаружи, решив, что у меня искры в глазах; но Майя ахнула - и тут же раздался каркающий голос:
- Извините, что помешал вам, хе-хе-хе...
По мраморному полу щелкали острые, злые шаги, приближаясь к нам.