Златовласка

— Ну-ну.

Да, спокойно подрочить мне не дадут. Надо дождаться, когда никого дома не будет. Такой случай скоро представился — родители ушли в театр. Я разделся догола, возбудил свою писю и начал манипулировать кожицей на головке. Этого мне показалось мало, я взял бутылку из-под молока (тогда молоко продавалось в бутылках с широким горлышком) и засунул туда свой член. Засунуть-то засунул, а вытащить не могу. Неужели так и буду до прихода родителей ходить с этой бутылкой на пипиське?! Но когда я стал представлять неприятные последствия своих действий, возбуждение прошло, и бутылка отпустила свою добычу. Больше я решил так не делать.

А весной, когда мне стукнуло двенадцать лет, мне как-то раз приснился удивительный сон. Будто мы с маленькой Златовлаской бегаем вдоль берега моря, я никак не могу ее догнать. Вдруг она

остановилась, повернулась ко мне и сказала:

— Я тебя люблю!

Я обнял ее, прижал к себе,и тут моя пиписька задергалась, и из нее что-то потекло…Я проснулся. Писька была напряжена, а трусы совсем мокрые. Я что, описался? Но мочой не пахло, пахло чем-то другим. Я сунул руку в трусы, там было мокро и скользко. Я пошел в ванную, вымыл писю и поменял трусы, а мокрые бросил в корзину с бельем. Когда я на следующий день пришел из школы, мама как-то странно смотрела на меня. В ванной у нее шла большая стирка. Вечером они о чем-то долго спорили с папой, потом отец пришел ко мне на серьезный мужской разговор. Он сказал, что у мальчиков бывает такое, когда по ночам течет из писи. Это естественно, и бояться не надо. Но самому раздражать писю и делать твк, чтобы из нее текло, нельзя. Это называется страшным словом «онанизм», к этому можно привыкнуть и не отвыкнуть, а это очень вредно. Я

обещал, что онанизмом заниматься не буду, и разговор был окончен.

Летом мы опять поехали в Палангу. Я хотел встретиться с Юргисом и показать ему свои достижения: головка открывается, и я тоже могу дрочить. И хотел еще выяснить у него, почему это называется

онанизмом и почему это вредно? Но когда я подошел к Юркиному дому, соседи сказали, что они уехали куда-то на месяц. Я пошел к женскому пляжу, надеясь залезть на нашу сосну и понаблюдать за тетками, пусть даже без бинокля. Вдруг снова увижу своих Златовласок? Но забора не было. Пляж был открыт, там загорали и купались и женщины, и мужчины, и дети — и все в купальниках. Я спросил у какого-то дядьки по-литовски, чтобы вызвать больше доверия:

— Здесь был женский пляж?

— Перевели, — ответил он. — В другое место.

Потом ехидно прищурился и добавил по-русски:

— А ты что хотел? — и погрозил пальцем: — Ишь ты, плутишка!

Я покраснел и пошел дальше. Я брел через сосновый бор. Слева от меня шумело море, справа шумели сосны. Море слегка волновалось, волны выбрасывали на берег пену. Я шагал по песку вдоль кромки морской травы, выброшенной волнами, и забрел далеко, на совсем безлюдный берег. Внезапно со стороны моря я услышал девичий голос:

— Эй, отвернись, не смотри на меня!

От неожиданности я наоборот повернулся и посмотрел. И остолбенел. В морских волнах к берегу шла младшая Златовласка. Пенистые гребешки волн то закрывали ее до плеч, по которым были разбросаны ее мокрые волосы, то обнажали по пояс, открывая маленькую, но прекрасную до

обалдения девичью грудь. Она закрыла свою грудку скрещенными руками и еще раз крикнула:

— Я кому сказала, отвернись!

Я стал оглядываться по сторонам, высматривая, кому она сказала.

— Тебе, тебе я говорю! Что головой крутишь?

— А можно я глаза закрою? — я прикрыл глаза ладонями, демонстрируя, как это будет выглядеть, оставляя щелочку между пальцев.

— Можно. Но лучше — отвернись.

Я отвернулся, но, услышав шлепанье босых ног по песку, не удержался и повернулся снова. Моя Златовласка в это время шла спиной ко мне в сторону камушка, на котором лежало полотенце и ее платье. Она положила что-то на камушек, не глядя на меня взяла полотенце, вытерла волосы. Я любовался ее стройной фигуркой, не в силах оторвать взгляда. Девочка завязала узлом длинное полотенце над своей грудкой, прикрыв при этом ноги почти до колен.

— Можешь повернуться, — сказала она и повернулась сама.

Наши взгляды встретились. Она смотрела на меня широко раскрытыми васильковыми глазами, А мое сердце при этом колотилось так, что готово было выпрыгнуть. Ни одна девчонка еще так не смотрела на меня. И я смотрел не нее, потому что прекрасней существа я в жизни никогда не видел.