Звездная пыль. Часть 2

- Ну что мы с тобой наделали, волчонок? Это я во всем виновата... Нам нельзя было этого делать!
- Почему? - искренне недоумевал я.
Это пробуждение было самым сладким и счастливым в моей жизни: большая, теплая Анни под боком, голая, ласковая, мягкая, как мама... - Почему? Ведь я тебя люблю, - говорил я, обнимая Анни и целуя ее в шею.
Я не думал о том, КАК я любил ее: любил, и все. Она была для меня и мамой, и старшей сестрой, и любовницей, и учителем, и лучшим другом, и королевой... Мне уже не было стыдно от нашей наготы - наоборот, она казалась мне естественной и необходимой: нежно, близко, тело к тело - чтобы ощутить родное тепло...
- Я тоже люблю тебя, волчонок. Но ты не понимаешь...
Я не понимал, и не хотел ничего понимать, потому что был счастлив, как никогда в жизни. Взрослая, сексуальная, блистательная Аннабель была нежной Анни - МОЕЙ Анни. Я свято верил, что теперь она будет рядом со мной всю жизнь.
Избыток ласки, оглушившей нас этой ночью, распалил меня, и я требовал еще, еще и еще. Я рос в жестоком мире, я не знал ласки со смерти матери - и изголодался так, что стал совершенно ненасытным. Я не отлипал от Анни, я лез к ней так, будто мне было не тринадцать лет, а пять; я хотел сидеть только у нее на коленях, как слюнявый карапуз, я игрался ее волосами, подлизывался к ней, как щенок, прижимался к ней и втихаря плакал от счастья.
Анни оделась сама и заставила одеться меня, но я все время норовил расстегнуть ей курточку, не понимая, почему это нельзя; и наконец, Анни сдалась, и я добыл из курточки ее сиськи и впился в них, как в любимую игрушку. Я целовал их, мял, дул в них, как дуют в нос собаке, вылизывал их сверху донизу, сосал набухшие соски, как леденцы, - и наконец Анни, шептавшая мне сквозь стон "что ты делаешь? ну что ты делаешь? хватит! прекрати! волчонок, слышишь? аааа...", сделалась пунцовой, а голубые глаза ее снова стали сумасшедшими. Она вскочила передо мной:
- Волчонок, ну так же нельзя?!..
- Почему?
- Потому что... аааа... - и я, ликуя, увидел, как она снимает штаны, оголяя заветную щель.
- Говоришь "нельзя", а сама раздеваешься!
- Волчонок, я не могу... Иди сюда... - стонала она, ложась на мою койку и раздвигая ноги. Холодея от предчувствия блаженства, я сбросил одежду и, потрясая каменным писюном, залез на Анни.
Она лежала передо мной - голая, доступная сверху донизу... Впервые передо мной была ее распахнутая щель. Недолго думая, я прильнул к ней ртом...
- Ааааа! Что ты делаешь? Аааоооууу! - выла Анни, выгибаясь, как ящерица - а я, видя, как ей это приятно, с утроенной энергией лизал соленую горошинку, обжигавшую мне рот металлической горечью. Вскоре Анни, вопившая, как мартовская кошка, потянула меня наверх - "иди сюда, иди скорей, скорей!" - и я заполз на нее. Она нащупала мой писюн, взяла его, вставила в себя - и надавила руками мне на попу:
- Ты понял, как делать?..
Но я уже погружался в Анни, подвывая от кайфа. Писюн обволакивался нежной мякотью, и мне казалось, что у меня между ног цветет сказочный цветок. "Еще, еще... быстрее!" - шептала Анни, наподдавая мне бедрами, и я ускорял ритм, держа ее сиськи и улыбаясь ей, а она все стонала и шептала, закатив глаза - "быстрей, быстрей, волчонок! еще, еще... аааа... еще быстрей, еще! Еще!!! Еще-о-о-о-о-о!... Ааа... аааааа.... ааааааа... АААААААООООУУУУУЫЫЫЫ!!! Аа! Аа! Аа!.." - орала она, раскрыв рот, а я орал вместе с ней и изливался в нее сладкими плевками, пока не рухнул ей на грудь.
Такого абсолютного, безбрежного счастья я не испытывал никогда.
Так прошел день, другой, третий... О днях мы знали только по часам: в космосе царила вечная ночь, да и окон в космолете не было. Он садился на разные планеты, а мы не выходили из нашей каюты и изводили друг друга ласками, восторгами, запретами, мольбами, наготой, оргазмами, обидами и примирениями. После нескольких безуспешных попыток пресечь наши совокупления Анни плюнула - и отдавалась мне по нескольку раз на дню. Она была взрослой, она командовала мной, и я слушался ее - но запрет любви был не по силам мне. Мне все время хотелось ласкать и целовать ее, – а из ласк сам собою получался секс. Спали мы только на одной койке, и только голышом...
Я хорошо помню, как однажды Анни села передо мной на корточки, взяла меня за обе руки и посмотрела на меня своими печальными глазами.
- Чего ты? - спросил я.
Анни ответила не сразу:
- Скоро мы прилетаем на Гро-4.
- И что?
Анни вздохнула, затем сказала:
- Волчонок, тебе нужно остаться там. Ты выйдешь на Гро-4. Я дам тебе рекомендацию к одному человеку...
- А ты?
- А я полечу дальше.
Вначале я не поверил. Потом похолодел.
- Нет, Анни!.. Я только с тобой! Я куда угодно с тобой!..
- Тебе нельзя со мной, волчонок Гор. Нельзя.
- Почему?
- Потому. Нельзя.
- Анни, я с тобой! Я не могу...
- Нет.
Анни была взрослой, и я почувствовал в ее "нет" силу, которая была сильней меня. Горький комок сжал мне горло, но я подавил слезы - и остаток дороги не разговаривал с Анни в надежде разжалобить ее; потом не выдержал - стал подлизываться к ней... Но Анни печально смотрела на меня, и я холодел, понимая, что вижу ее в последний раз.
Я сошел на Гро-4, как робот - ничего не чувствуя и ни о чем не думая. Анни в сотый раз повторяла мне инструкцию:
- Недалеко от космопорта, на 583-й улице, в доме 237 живет Алеас Роуль. Найдешь его, дашь ему эту записку...
Внезапно Аннабель схватила меня за обе руки и сжала их. Пришла пора прощаться, и я застыл.
- Смотри на меня, волчонок, - сказала она, и я, хоть и упорно косился вниз, вынужден был поднять взгляд и заглянуть ей в глаза. Они смотрели на меня пронзительно, как космические маяки.
- Волчонок Гор, я никогда не забуду тебя. Ты всегда будешь со мной. Всегда. Запомни это. И запомни, что я тебе скажу: никогда не ищи меня. Никому ни слова обо мне, кроме Роуля. Ты понял меня, волчонок Гор?
Я кивнул. Слезы никак не желали прятаться обратно, хоть я и сжимал губы до боли...
- Тогда прощай. Прощай, волчонок. - Аннабель отпустила было мои руки, но тут же не выдержала - схватила меня, прижала к себе - крепко, до боли, - и стала отчаянно целовать в макушку, в лоб, в уши. Я не выдержал - разревелся; но Анни уже входила в космолет.
- Анни!.. - Я ринулся было к ней.
Она обернулась и покачала головой. Я застыл, будто налетел на невидимую стенку. В последний раз печальные, влажные глаза Анни глянули на меня - и исчезли за оградой...
***
Алеас Роуль, прочитав записку, удивленно уставился на меня:
- Значит, ты и есть тот малыш, который начудил на Друэре?
- Начудил?!..
- Если бы не ты, ей пришлось бы хорошо поработать. Головой и телом...