— Нет. Я работаю на АЭС сейчас, — отмахнулся мужчина от ее приветливой улыбки и неловкой попытки завязать светский разговор. — Зачем ты пришла, Маша?
— Может, пройдем в комнату? — робко попросила девушка.
Герману, как не хотелось ему поскорее ее выпроводить, пришлось согласиться. По правую руку от узкого коридора находилась аккуратная кухонька и видимо, ванная, комната же была всего одна, но довольно большая, с огромным многостворчатым окном во всю стену от пола до потолка. Герман поспешил раздвинуть плотные шторы, впуская веселое весеннее солнышко и быстро накинул покрывало на расстеленную кровать.
— Садись, если хочешь, — указал он на пару массивных, старинных кресел возле журнального столика.
— Я постою, спасибо.
Маша кусала губы, не зная с чего начать разговор. Она так рада была просто видеть его, что уголки губ безотчетно поднимались вверх, глаза блестели, с восхищением впитывая каждую частичку этого его нового, расслабленного облика.
— Маша? — еще больше нахмурился в ответ на ее улыбку Герман.
— Я пришла сказать, что люблю тебя, — спокойно, без тени фальши и даже с ноткой гордости произнесла девушка.
— И? Что мне делать с этой информацией? — пытаясь уколоть ее, саркастично поинтересовался мужчина.
— Ничего. Мне ничего от тебя не нужно. Честно.
Герман глубоко вдохнул, моля Бога о терпении. Ему никогда не понять женщин с их бредовыми идеями! Вот и эта, молоко на губах не обсохло, а уже решила, что может крутить мужчинами. Кинув взгляд на эти самые губы, внутренности сжались в тугой комок при воспоминании об их упоительной податливости.
— Маша, у меня есть женщина, — решил он бить наотмашь, — она красива, образована и подходит мне по возрасту. Для тебя же я всегда был бы заменой папочки, у нас бы все равно ничего не вышло.
Машке хоть и было безумно больно слышать, что у него кто-то есть, но она и возликовала от того, что он в принципе думал о ней, о их потенциальном будущем, и убедил себя, что это невозможно.
— У меня есть отец. Он замечательный. Я не нуждаюсь в заменах.
— А в чем ты нуждаешься? — теряя терпение, почти прорычал Герман.
— Хочу стать твоей любовницей.
Произнеся эти слова, которые так долго держала внутри, боясь не выговорить, Маша выдохнула, расслабилась, напряжение спало. Герман же наоборот осел в кресло, зажав голову руками, тщетно пытаясь понять, как его угораздило вляпаться в такую историю. Ведь у него все так хорошо шло с Вероникой, а тут является эта малолетка и начинает травить душу.
— Маш, ты же умная девушка, — попытался зайти он с другого края, — зачем я тебе? Ты ведь не сегодня-завтра улетишь в светлое будущее, для чего тебе сношаться с мужиком в два раза старше тебя?
— Я не хочу с тобой сношаться, — упрямо возразила девушка, поглядывая на него сверху вниз, — я хочу заниматься с тобой любовью. Хочу, чтобы ты меня научил.
Герман про себя чертыхнулся и мученически застонал. Пока разум бился тигром, силясь выскочить из расставленной ловушки, его член ситуация, видимо, вполне устраивала, даже вдохновляла, если судить по крепкому стояку, который сейчас было сложно списать на утренний.
— А мне с этого какая польза? — иронично поинтересовался он.
Девушка смутилась. Герман с удовлетворением наблюдал за мириадом эмоций, сменяющихся на ее выразительном личике, злорадно упиваясь ее замешательством. Пусть тоже помучается после той преисподней, через которую его протащила своим возмутительным, продуманным предложением. Будто он не видел ее тело ночами в каждом сне, будто не оборачивался на каждую прохожую девушку, что напоминала ее, будто не стал встречаться с Вероникой только из-за того, что волосы ее были того же светло-русого оттенка?
— Так что? — подтолкнул он ее к пропасти.
— Я не знаю, — призналась Маша. — А что бы ты хотел? — невинно спросила, без стеснения глядя в его штормовые глаза, готовая согласиться на любое встречное условие.
«Ну что, Свердлов, шах и мат тебе, сам напросился,» невесело ухмыльнулся Герман. Если она еще и поймет, что он до сих пор болен ею, то совсем возьмет за яйца.
— Ладно! — стукнул кулаком по подлокотнику.
— Ладно? — несмело переспросила Маша. Как-то она не ожидала, что он так просто согласится. Так хотелось признаний в любви, нежности, а не этой хладнокровной решимости.
— Хорошо, я возьму тебя в любовницы. Ты ведь этого хотела?
Девушка зарделась, занервничала. Герман, почувствовав ее неуверенность, наоборот вернул себе расположение духа. Ну хочет эта маленькая, избалованная дурочка того, чего нельзя, кто он, чтобы ей запрещать и отказывать себе в удовольствии? А так, оба получат желаемое, может и отпустит его после того, как воплотит фантазии в жизнь. И для нее уж точно лучше под ним кончать, чем с воплями вырываться от сверстников.
— Пойдем, — вскочил с кресла и протянул руку.
— Куда?
— В ванную!
— Зачем?
— Принять душ перед сексом.
— Сейчас? — с каждым коротким вопросом глаза девушки расширялись все больше и больше, пока не стали как блюдца. Губки сложились бантиком, подбородок задрожал, он уже знал, что это неминуемый признак подступающих слез, и затаив дыхание, молился, что ей хватит ума убежать, оставить его в покое, чтобы не нести потом на себе вечное клеймо ее совратителя. Ему то не семнадцать, он прекрасно понимал, что силы неравны, отдавал себе отчет, что только сам виноват, подсадив ее на наркотик наслаждения, и тут не может быть двух мнений по поводу того, кто кем пользуется, с какими бы идиотскими предложениями она к нему не заявлялась.
Стоял, не опуская руки, и молча смотрел на нее с вызовом — «ну же, девочка, беги!»
— Хорошо, — она зажмурилась, стряхнув слезы, и вложила свою холодную ладошку в его.
«Дура-аааа! — кричал его разум. — Моя — прошелестело
сердце. — Теперь не убежишь, уже не отпущу!»
***
В маленькой ванной комнате, куда они прошли, места для маневра было сосем мало. Когда Герман прикоснулся к ней и стянул с плеч школьную куртку с эмблемой, Маша вздрогнула, но ничего не сказала. Медленно, пуговку за пуговкой расстегнул блузку, снял и аккуратно сложил там же в углу на плетеной корзине для белья. Затем лифчик, лишь едва уловимо коснувшись тонкой спинки, пустив мурашки по позвоночнику. Опустился на колени и развязал шнурки туфелек, согревая руками холодные как лед ступни.
— В следующий раз, если хочешь, можешь разуться в коридоре, — пошутил он, ловя ее потупленный, испуганный взгляд, — хотя я и не против тебе помочь.
Вслед за туфлями, не поднимаясь, потянул вниз юбку, колготки, приподнимая ноги девушки, заставляя переступать, словно раздевал ребенка. Маша быстро, поверхностно дышала, все тело покалывало, руки и ноги занемели. Когда его пальцы скользнули к резинке простых трикотажных трусиков с розовыми цветочками, оголяя лобок, она невольно сжала бедра, но он с легкостью заставил их разойтись, всего лишь погладив ее, как котенка по шерстке — широкими ладонями проведя от ребер по бокам до самых пальчиков ног.
Девушка стояла перед Германом абсолютно обнаженная, чутко вздрагивая в ответ на малейшее прикосновение. Щеки ее алели, взгляд бегал, боясь встретиться с его. Какой же красивой, ладной она была! Тогда, раздев ее лишь частично, ему не удалось насладиться ее совершенством — гладкой кожей, изящной спиной с узкой талией, пышной грудью и круглой попкой. Ножки, с налитыми бедрами, от колен немного расходились иксом, но это ее не портило, а его лишь еще больше умилило, как и родимое пятно в форме сердечка на левом боку.
Поднявшись, включил воду и помог ей залезть в большую, чугунную ванну на изогнутых ножках.
— Погрейся пока, — предложил он, переключая струю на ручной душ и вручая ей, — я пока зубы почищу, — и задернул пластиковую занавеску.
Несколько минут Маша растерянно сидела на коленях, поливая себя теплой водой, слушая как он фыркает, умываясь. Она была благодарна ему за эту паузу, за момент приватности, что позволил ей собраться с мыслями и осознать выбор, который она сделала, принять неизбежное. Все произошло слишком быстро, она, конечно, отчаянно надеялась, но не ожидала, что сможет выговорить те слова, а уж тем более боялась даже верить, что он согласится. Сегодня они займутся «этим», голые, на постели, без преград — от предвкушения соски напряглись, а внизу требовательно заныло.
— Маленькая, все хорошо? — окликнул Герман. — Ты готова?
— Да, — твердо ответила, наконец отваживаясь поднять голову и заглянуть ему в глазу, когда он отдернул занавеску.