Любовь и секс Грифона Гоя

– Хватит базикать, о тебе весь универ шушукается, никак не перестанут. Говорят, ты устроил концерт на конференции.

– Меня не допускают в Научную Студенческую Раду университета. Эти националисты и смешны, и бесят. От скажи, я виноват, что я космополит? Мне теперь застрелится? Или поменять убеждения?– Ксюша засмеялась.– Они ж не понимают, что убеждения – не проститутка, их нельзя менять каждую ночь.

– А что ты натворил? – Она явно была в хорошем настроении.

– Сначала всё было хорошо. Я один из первых достаточно-таки блестяще прочитал доклад о современных достижениях в топологии. Сидел и слушал, некоторые доклады были очень даже нечего, но много, как тó обычно бывает, тупни. Представляешь, выходят и рассказывают, совершенно не разбираясь в предмете. Ну ладно, думаю это везде так. Но потом, этот председатель Научной Студенческой Рады, Молошин, как начал, как начал. Украина тебе самая лучшая, все приличные математики из Украины, а кто не от сюда, тот отщепенец и выскочка. И вся эта чушь по полной программе. Слушал я и слушал долго и рассеяно. Это такое редкое свойство не напрягать внимание, конечно исключительно для спасения мозгов, если, конечно же, оные в присутствии.

– И что же дальше? Я заинтригована.

– Ну, я попросил слова. И вышел к кафедре (или уже модно говорить "катедре"?). Начал с заупокойной. Мол пан Молошин открыл глаза и теперь понятно кто есть кто. Если б не наши предки, да как же теперь потомки. Мир такой неблагодарный, а Украина святая мученица. Но потом сразу за здравие. "Если я чего-то не понимаю, или не вижу никакого подхода к решению, я обращаюсь к великой еврейской традиции в математике, которая, конечно же, имеет свои корни в обетованной украинской земле. Из всех евреев лучшие только украинские. Вот историческая память сохранила, что наши евреи-эмигранты измученные и нищие бежали из своих гетто; и только единицы из них смогли обустроить себе жизнь на новом месте и сделать имя. Если б не они об Украине никто бы и не услышал, а так услышали". Потом я разошёлся ещё больше. "Наши евреи самые лучшие, а вот русские евреи самые подлые. Почему почти все учебники, а самые лучшие учебники до сих пор из Советского Союза, написаны русскими, а не украинскими евреями? Пискунов, Курош, Зельдович, Густер и Янпольский. Было бы совершенно естественно и честно, чтобы пропорция между русскими и украинскими евреями была такой же, как отношения численности народов. И не могу не заметить, что тоталитарная система настолько ненавидела истинных украинцев (это не передать!). Она специально больше угнетала именно украинских евреев, а русским, а русским евреям исподтишка давала преференции, не потому что они евреи, а потому что русские. Власть Советов никогда не отличалась тонкой эрудицией. И последнее, но очень важное замечание. В истории украинской науки, я считаю, есть одна важная проблема. Уважаемое панство, до сих пор не доказано, что Лобачевский украинец. Думаю, это белое пятно наносит большой урон авторитету украинства. Спасибо, спасибо". И ты представляешь, некоторые даже аплодировали. Сколько дураков на этой планете, а она героически вертится. А Молошин так покраснел, так покраснел. Он хоть ярый националист, да не дурак, и даже совсем не дурак, а даже иногда умный человек. Но кое-что заслоняет ему глаза. А потом, после конференции, он так зло прошептал, что в Раде и ноги моей не будет.

– Прекрасно! Грифон, ты прелесть! Я верю в Украину, потому что ты есть.

– Да ладно.– Искренние комплементы меня как-то смущают.– Ты меня перебила. Последний аккорд. Меня – не напечатали. Всех напечатали. Издали сборник статей конференции, все есть, меня там только нет. Хорошая статья по топологии. И нет.

– Грифон, не переживай.

– Я не переживаю. Мне абсолютно всё равно. За статью денег не платят. Но результатами моего труда могли бы воспользоваться. В сборнике четыре толковых статьи, с моей было бы пять из сорока. За державу обидно.

– М-да.– Она продержала паузу.– Это весело и печально. Но у меня к тебе одно предложение. В следующем году я буду баллотироваться в студраду. Помоги мне.

– И что ты хочешь?

– Баллотируйся и ты?

– Что? Зачем?

– Всё просто. Ты пройдёшь сто процентов. Тебя многие знают, любят и ценят. Мы создадим альянс, и часть твоего авторитета перепадёт ко мне. А когда мы оба пройдём в студраду, мы организуем большинство и будем править балом.

– Это, конечно же, заманчиво. Но я откажусь. Я не стремлюсь, чтобы меня многие знали, и управлять тем более не стремлюсь. Поверь мне чем меньше меня знают, тем мне легче и спокойней. У меня есть на то причины. А, во-вторых, я учёный, а не управленец. Постоянные собрания, директивы. Начальство, подчинённые. Нет, я к этому не стремлюсь. Тишина, покой и письменный стол – вот мой идеал.

– Хорошо, отложим на потом. Я чувствую, тебя что-то мучает.

– Да что меня может мучить?

– Я же вижу твою душу, и всего тебя насквозь.– Я вздрогнул.– Рассказывай.

– Ты знаешь, этот маленький скандальчик показал мне, что я одинок. Я один в безбрежном море людей. И только в науке я по-настоящему нахожу общение. Одиночество мое – это зависимость от людей, которым я безразличен. Я слишком хорошо понимаю, что вокруг меня происходит. Этот университетский цирк, он конечно весёлый и забавный, но когда я останавливаюсь, чтобы оглядеться, я ничего не нахожу подлинного.

– Извечная славянская проблема. Горе от ума.

– Хм, точно. Но от этого не легче.

– Я знаю, что тебе надо делать. Или сделать. Тебе нужнаподруга. Всем известно, что ты ведёшь монашеский образ жизни.– Святая наивность.– На дискотеки не ходишь, с девчонками не гуляешь, алкоголь не пьёшь и постоянно сидишь в библиотеке, а если не в библиотеке, то в своей комнате читаешь. Тебе надо влюбиться. Женщина, она остов всякого хозяйства. И накормит, и напоит. Приласкает-приголубит. Всегда поддержит. Все печали твои выслушает и высушит.

– Даже и не знаю, что сказать.

– Ты меня удивляешь. Это все гении такие странные.