Дрожа, с тем же самым смешенным чувством, я повинуюсь. Её шелковое платье, чтобы не быть смятым, задрано, так что моя голая плоть прижимается к её белоснежным нижним юбкам. Тонкие духи фиалки и вербены сильно действуют мне на нервы. Поскольку я чувствую, как её мягкие и тонкие пальцы, закатывая на мне рубашку, пробегают по моим голым ягодицам, в то время как теплота её мясистых форм подо мною проникает через мою плоть, природа проявил мощь, и мой дрекол начинает раздуваться до невероятно болезненной степени. У меня, правда, слишком немного времени, чтобы заметить это, прежде чем самые что ни на есть жестокие удары с быстрой последовательностью не раздирают мой зад.
- О, дорогая! О, дорогая! О, дорогая! О, мисс Ивлин. Я решу задачу по арифметике, если вы только простите мне. Ах, ах, ах!
Крепко удерживая меня левой рукой, мисс Ивлин нещадно продолжает стегать розгами. Сначала боль кажется мучительной, и я что есть сил громко реву, но постепенно она прекращает быть столь острой, и за ней следует довольно восхитительное ощущение щекотки. Вначале я так усиленно отбивался, что привёл в беспорядок её юбки и теперь замечаю, что они здорово приподняты, выставляя моим восхищенным взорам её стройные ноги в шёлковых чулках до коленей, а выше - обнажённые на дюйм или два бёдра.
Это, вместе с интенсивным щекочущим раздражением, испытываемым моей задницей, так же как трение моего петуха об одежду мисс Эвелин в ходе моих усилий избежать ударов, делает меня почти безумным, и я, поскольку удары продолжают наноситься по моей бедной заднице, в состоянии совершенного безумия извиваюсь у неё на коленях. Наконец розги полностью обламываются, и я соскакиваю с её коленей. И когда я поднимаюсь перед нею с полными слёз щеками, моя рубашка значительно выдаётся вперёд, так что ошибиться в причине сего никак нельзя, а мой дрекол в то же самое время пульсирует под нею конвульсивными судорожными подёргиваниями, которые я никак не могу сдержать.
Поскольку я стою, потирая свою задницу, и кричу, не пытаясь пошевельнуться, а тем более застегнуть брюки, мисс Ивлин замечает вздутие, у неё перехватывает дыхание, а широко открытые глаза устремляются на него. Очевидно, объект этот оказывается столь привлекательным, что она продолжает взирать на него минуту или две, стирая капли пота с заалевшего лба, пока внезапно, казалось, не приходит в себя, тяжело вздыхает и торопливо оставляет комнату. Туда она не возвращается, пока там не оказываются мои сестры, вернувшиеся из сада, и, как мне кажется, выглядит всё ещё смущённой и избегает смотреть на меня.
Два дня спустя все неприятные следы этой порки исчезают. На следующий день мы приглашены провести послеполуденное время на мызе, красивом месте приблизительно в двух милях от нас. Погода прекрасная и тёплая; мы отправляемся туда, и приходим около четырех часов. Мистер и миссис Робинсон, встретив нас в гостиной, сразу же желают, чтобы мы пошли в сад и развлеклись там с их тремя дочерями. Мы так и делаем, и находим их, забавляющимися на качелях. София, самая старшая, приблизительно 19-ти лет, качает сестру приблизительно на два года моложе, довольно красивую, полностью развитую молодую женщину. Да и все они кажутся просто красавицами по сравнению с другими молодыми леди. Другая сестра, Агнес, не сидит, а стоит на перекладине между веревками. София заставляет обеих взлетать как можно выше.
Они громко смеются, когда мы увидев нас, и продолжают качаться - одна вперёд, другая назад. Легкое платье Агнес из муслина и простая юбка, когда она взмывает вверх и устремляется затем вниз, вздувается ветром, облипая спереди её конечности и живот так, что можно видеть даже уже хорошо выступающий бугорок. Другая, устремляясь вперёд, вскидывает вверх свои ноги и выставляет всю нижнюю сторону бёдер и даже часть задницы, так что можно различить тёмные волосы между бёдрами и задницей.
Поскольку они, очевидно, принимают меня за ребёнка, я не никоим образом не мешаю их радостям и забавам. Напротив, мне дают длинную веревку, чтобы я, дёргая за неё, приводил в движение качели, и для большего удобства я усаживаюсь на траву спереди. Прекрасные конечности и волосатые мохнатки, свободно мелькающие передо мной, возбуждают мои страсти. Ни у одной из них нет ничего кроме одной единственной юбки, и никаких панталон, так что, когда они взмывают вверх надо мною, моему взору открывается всё. Мой петух болезненно вскакивает, что, думаю, не остаётся незамеченным не только ими, но и мисс Ивлин, которая вскоре тоже садится в качели и позволяет мне покачать её за конец веревки.
Я даже предполагаю, что она подкидывает свои ноги больше, чем, во всяком случае необходимо; и, естественно, учитывая те сильные чувства, которые я испытываю к ней, она возбуждает меня больше чем всё остальное.
Мы от души веселимся. Восхитительный вечер длится до восьми часов, когда начинается дождь. Поскольку он не прекращается и становится довольно сильным, мистер. Робинсон велит отвезти нас домой в крытой повозке. Но в этой карете только два сидения. Поэтому Мэри берёт к себе на колени Илайзу, а миссИвлин к себе - меня. Не знаю, как так получается, но её прекрасная рука вскоре обхватывает моё тело, чтобы вроде бы удерживать меня на своих коленях, и вроде бы случайно опускается точно на моего петуха - прикосновение словно электрическое. Под её рукой мой член тут же становится жёстким и твёрдым. И все же мисс Ивлин, хотя, должно быть, и чувствует, движение, происходящее под её пальцами, свою руку не только не удаляет, а скорее, кажется, ещё больше сжимает ею его.
В моем ребяческом невежестве, я воображаю, что она не ведает, что происходит. Движение и тряска кареты по ухабистой дороге заставляют её руку тереться вверх и вниз по моему вставшему и дрожащему члену. Я едва сдерживаюсь и, дабы скрыть мое состояние, притворяюсь спящим, уронив голову на плечо и шею мисс Ивлин, - она позволяет этому.
Поверила ли она, что я на самом деле заснул, не знаю, но здорово чувствую, как её пальцы скользят по моему раздувшемуся и подрагивающему петуху, и воображаю, уж не оценивает ли она его величину.
Крепкая хватка, которую она и не думает ослаблять, и длительная тряска повозки, приводят меня наконец в такое напряжённое состояние, что чуть больший обычного толчок, последовательно повторённый два или три раза и сопровождаемый каждый раз крепким сжатием её очаровательных пальцев, причиняет мне такой избыток волнения, что я падаю в обморок от необыкновенно восхитительного ощущения, когда-либо испытанного мною.
И прежде, чем я узнаю, где я и что со мной, проходит какое-то время, и только после усиленной встряски, которой мисс Ивлин подвергает меня, чтобы разбудить, я соображаю, что мы приехали домой. И первое, на что натыкается мой взор, и частично ошеломляет, так это сияющие с невиданным блеском глаза мисс Ивлин и яркий лихорадочный румянец у неё на щеках.
Она отказывается пойти (вместе со всеми) в гостиную, но, ссылаясь на головную боль, поспешает отправиться в постель.
Когда же и я удаляюсь спать, то, снимая рубашку, нахожу её всю спереди липкой и влажной. Таким образом, выходит, я наличными выплатил свою первую дань Венере. И, крепко задумавшись над этим очевидным приглашением к фамильярности со стороны мисс Ивлин, я засыпаю с живой надеждой на более укромную беседу с нею, когда, надеюсь, её очевидная страсть доставит мне наслаждения, которые могут быть извлечены из её прекрасного тела.
Видео
Рассказы