— Стёб? Гамлет? Эти игры мне неизвестны. И что все игры мира в сравнении с твоей красотой? Я счастлив, что встретил тебя.
У Лизы давно были пунцовые щеки, а сейчас она почувствовала, как краснота подбирается к кончику носа.
Он был у нее безнадежно курнос, фигура вполне могла сойти за мальчишечью («дистрофик», говорила мама), а пепельные волосы никак не желали расти ниже плеч. Лизины отношения со своей внешностью строились из двух этажей с подвалом: на верхнем она убедила себя, что именно так должны выглядеть Приличные Девочки (которые Тонкие и Духовные, а не всякие там), на нижнем — понимала, что лица как такового у нее нет, фигуры тоже, груди тем более. Ну, и в глубине подвала Лиза все-таки знала (хоть и никогда не говорила себе), что красота не в сиськах и не в губках бантиком, и в ней «есть что-то такое», хоть еще никто и не увидел, что именно.
И вот, кажется, впервые
Неужели?
— Ты продрогла, бедняжка, — говорил ей Он. — Здесь неподалеку есть одно местечко Мы могли бы укрыться от непогоды. Побежали?
Не дожидаясь ответа, Он вдруг вскочил, увлекая за собой Лизу.
Они бежали сквозь тьму и дождь, держась за руки, которые становились все теплей и теплей, пока не стали горячими — две маленькие грелки, сложенные воедино. Капли били Лизе в лицо, она задыхалась и смеялась, и Он кричал ей сквозь бег и ветер — «ничего! зато согреемся!»
Как-то незаметно из тьмы соткалось апельсиновое пятно фонаря, и под ним — домик.
— Вот! Это мой укромный уголок — задыхаясь, говорил Он, открывая перед ней дверь. — Входи Добро пожаловать. Сейчас ты обсохнешь у камина, выпьешь горячего грога, и все-все будет хорошо
Все было не просто хорошо, а удивительно, неописуемо, как в сказке. Грог разливался по жилам вместе с теплом камина, и Лизино тело обмякало, таяло, расточалось в блаженной слабости Он сидел рядом, близко-близко, играл ее волосами, которые дождь завил в мелкие спиральки, как у пуделя, и говорил ей:
— Твоя красота лучиста и в печали, и в радости. Когда я встретил тебя, она звучала нежно, как далекий напев, а сейчас сияет так ярко, что я могу ослепнуть.
Он говорил ей, говорил, говорил так, как никто никогда с ней не говорил, и каждое слово откладывалось в Лизе сладкой капелькой, холодящей сердце, и таких капелек становилось все больше, они стекались там, внутри в пряные лужицы, ручейки, озера
Вдруг она осознала, что Он целует ее.
Влажные губы шептали ей — «нежная, прекрасная, удивительная « — щекотали мочку уха, чувствительную, как обнаженное сердце, и Лиза таяла, превращаясь в пар.
— Я схожу с ума от твоей кожи, — бормотали губы, спускаясь с шеи на ключицу, добытую из-под расстегнутой блузки. — Она пахнет слаще прекраснейших цветов в моем саду
Лиза застонала: губы обволокли ей сосок, и влажное жало ужалило прямо в сердце, вогнав туда иглу сладкого яда. Истома захлестнула Лизу, и она обвила руками голову, прильнувшую к ее груди.
В какой-то момент она вдруг оказалась у Него на руках. Затем в — постели, мягкой, как облако. Бедра снова холодил знакомый озноб наготы.
Ей казалось, что она откуда-то помнит эти руки, эти прикосновения, окутавшие ее коконом скользящих ласк «Боже, какое блаженство», думала она, впуская в себя член. Он входил в нее, как в растопленное масло — все глубже, глубже, и ей хотелось, чтобы он вошел в нее до самых глубоких глубин, где щекоталась лужица ее истомы. Лизе было невозможно, неописуемо хорошо, и она кричала от удовольствия, выгибая спину, и превратилась вся в одно большое влагалище, в котором скользил самый сладкий, самый ласковый и влажный член в мире. Еще, и еще, и еще немножко
— Ааа! Ааа! Аааааааааа — заголосил вдруг ее любовник. — Ааа Уффффф! — сдулся он, обмякнув на ней, как надувной мяч.
Лиза извивалась под ним, недоумевая — «как, уже все?»
— О о благодарю тебя! — прохрипел Он, когда отдышался. — Благодарю за невиданное, несказанное О небо! Нет! Нет! Нет!..
Скрипнула дверь. В глаза ударил резкий, как крик, свет фонаря.
— Ваше Высочество! Что это значит?
— О нет, нет, нет, нет! — причитал Он, съехав на край кровати.
Видео
Рассказы