Уездные розги. Глава первая. Барышня

— Сожми сильнее. Еще сильней, не бойся!

Нежные неумелые пальчики только усугубляли мои мучения. Мне и в правду было больно: сердце проваливалось куда-то, щемящая боль отдавала в кисти, в чресла, алчущие яростной схватки.

— Позволь мне хоть поцеловать тебя! — взмолился я со слезами на глазах, — Больше ничего, клянусь! — и не дожидаясь ответа, покрыл жаркими лобзаньями девичью грудь.

— Ах, что вы делаете! — вскричала она, когда я опустился ниже. Но было уже поздно, я слился в поцелуе с нежной лилией, пил её росу, чувствуя, как она начинает раскрываться под моим языком. Девочка уже не пыталась отолкнуть мою голову, а наоборот, сжимала коленями, притягивала к себе. Из её уст стали вырываться вздохи и стоны. Где ей было устоять перед непревзойденным мастером нижних поцелуев, умело сочетающим нежность и ярость, грубость и изысканность. Она тоненько жалобно закричала и кончила. Я подождал, пока она утихнет, а потом прошелся нежнейшими поцелуями по внутренней стороне бедер, таких расслабленных, раскрывшихся в истоме, пожелал барышне спокойной ночи и отправился спать в кабинет.

Первая победа ничего не значит. Эжени отдалась мне под влиянием аффекта, и теперь, конечно, страшно жалеет обо всем. У меня у самого давешние поцелуи оставили горький привкус. Несчастный глупец! Это же надо так попасться! Страшный вексель в цепких лапах старой шлюхи. Барышня невыясненного происхождения в доме. Какие слухи пойдут!

— Вы слышали, он совратил очередную благородную девицу — похитил её прямо из пансиона?

— Ах, нет, что вы, это его внебрачная дочь от гувернантки! Его собственной гувернантки, представляете!?

— Он спит с дочерью!? Какой ужас!

Все это, в подробностях, дойдет до моего дяди, который, конечно же, лишит меня наследства. Потом с позором уволят со службы, посадят по векселю в долговую яму А на кухонную девку никто никогда не обратил бы никакого внимания.

Под гнетом мрачных мыслей у меня пропала всякая охота возиться с барышней. Я не желал её видеть и почти перестал появляться дома. Шел на службу пораньше, обедал в клубе, вечера проводил у знакомых. Так продолжалось с неделю. А потом меня изловила Настасья. Добрая толстуха из жалости принялась откармливать бедную барышню, в та, прониклась к ней доверием. Выспрашивала обо мне, где я служу, да кто у меня родные, да почему до сих пор не женился? Попыталась описать нашу первую ночь и выведать, что я такого с ней сотворил? При этом очень стеснялась, но Настасья поняла.

— Это, барышня, самая сласть. Мне вот за всю мою жизнь никто ничего такого не сделал. А ты, можно сказать, даром удовольствие получила, своего ничего не отдав.

Эжени продолжала сокрушаться, что она уже не девушка, и Настасье стоило большого труда разуверить её.

Девственница. Интересно. Кто же тогда тот мифический «фатер», бросивший её в гостиничном номере, если это не любовник?

— Вы уж приходите сегодня ночевать, Евгений Александрович! Не побрезгуйте барышней, — увещевала меня жалостливая Настасья, — а то она бояться стала, что вы на ней не женитесь!

— Конечно, не женюсь!

— Женитесь, — уверенно сказала Настасья, — Как же не женитесь? Барышня-то хорошая.

— А я честный человек?

— И честный, и добрый, и щедрый! Заступник наш! Отец родной! — она стала кланяться, собралась было уходить, и уже в дверях вспомнила:

— Пострел-то этот опять пришел! Битый! Голодный! Обратно просится.

— Подожди-подожди! Какой-такой пострел?

— Да Никитка этот ваш.

— Где он?

— У меня на кухне прячется.

— Так зови его сюда!

Признаться, я все время скучал по подлецу. Никитка вошел и сразу же у дверей бухнулся на колени. Мальчишка и вправду сильно похудел, осунулся. Глаз черный, заплывший, скула разбита. Где мои золотые кудряшки? Грязные спутанные волосы торчат во все стороны как пакля.