Уездные розги. Глава первая. Барышня

— Да, — прошептала она.

— Того, что я на вас наброшусь?

— Нет. Не знаю. Мне просто страшно.

— Прошлый раз я вам сделал что-то страшное?

— Да.

— Что же?

— Вы меня страшно унизили.

— Может быть, я был излишне жесток сначала? Когда диктовал вам свои условия? Кстати, вы тогда держались молодцом. Но ведь вы сейчас не об этом, правда? Вы о том, что было потом. А потом я не пытался вас унизить: сначала мне стало вас жалко, затем я воспылал к вам страстью. Что ж тут удивительного? Вы были со мной в постели голенькая (вот как сейчас) и, кажется, благосклонно принимали мои ласки.

— Вот это-то и унизительно для меня!

— Ах, да! Хорошая леди — мертвая леди. Этому вас учат в пансионах? Вы позволили себе

— Прекратите!

— Хорошо. Если уж вы хотите быть униженной, то я не могу вам в этом воспрепятствовать. Спокойной ночи, сударыня.

Я со своим оскорбленным достоинством удалился в кабинет. Но сон не шел ко мне. Пришлось спуститься вниз и растормошить сладко сопящего Никитку.

— Я сейчас, мигом, — прошептал он, смекнув, чего от него хотят.

Через минуту ко мне проскользнул растрепанный Ганимед. Он успел сполоснуть водой заспанную рожу, впрочем, это не особо помогло. Волосы он не помыл, но зато густо напомадил.

— Что, не дает барышня? — съязвил-таки-не удержался Никитка.

— Тебе, кажется, рот занять нечем?

Умеет, подлец, этого у него не отнять. Даже слишком хорошо умеет!

— Полно тебе, Никит. Иди, ляг ко мне.

— Ну вы и распутник, барин, — изрек Никитка, подставляя свой роскошный афедрон.

— А сам-то? Задницу, небось, салом смазать не забыл.

— С вами забудешь Ой!

Я нащупал напряженный мальчишеский уд и сжал его. Никитка засопел и принялся подмахивать. Ласкою надо, ласкою, даже с мальчиком. Вскоре с него брызнуло мне на пальцы. Я тоже постарался не затягивать. Хорошо, что с ним можно особо не церемониться — это порой бывает так утомительно. Хотел обтереть руку о никиткину голову — вляпался в жир. Обтер о влажную гладкую спину. Никитка перехватил её и с чувством поцеловал.

— Ручка у вас, барин, сладкая! И где вы так насобачились, а?

Как всегда, лучше бы он молчал. Перед мои внутренним взором предстала дивная смугло-золотистая задница юного Смурова. Я снова услышал его горячий шепот: