Остров Маргариты

- Ну иди же ко мне, моя морская звезда, - хрипел мужик. - Дай на тебя посмотреть, дай налюбоваться до сыта, моей девочкой. Я голодный до смерти.

- Подожди, - хохотала Юлия, - дай вытереться, я мокрая. Волос как попало.

Андрей опустился на колени перед дверью, пропустил взгляд в замочную скважину. До них в этой квартире жили какие-то безалаберные люди, повыносили все ручки в дверях, и те зияли крупными дырами.

Активно ероша волосы одной рукой с полотенцем, другой Юля сжимала поверх груди концы второго полотенца, в которое была обернута. Она, как могла, уворачивалась от объятий юркого, мелкого мужичонки, лица которого Андрею не было видно из — за лучей встречного Солнца, которое светило сквозь окно. Но Солнце уходило, постепенно проясняя картину. Прокуренный бас мужчины казался гораздо мощнее его тела. Андрей смотрел и не верил сам себе - на голове у гостя косо сидело сомбреро, не весть откуда взявшаяся, широкое как колесо.

На миг подглядывающему стало даже смешно, но потом ему было уже не до смеха, ведь постель уже была расправлена.

Встав на колено, гость широко отбросил шляпу, воздел к девушке руки:

- Откройся, моя Креола! Явись, как Богиня, рожденная пеной! Сияй, ослепляй раба твоего, твоего оруженосца верного.

- Боже, да он старик! Седой и мерзкий, - зашлось сердце Андрея.

Юлия отпустила полотенце и выступила перед мужчиной нагой, стыдливо сведя ножки.

Андрей видел их обоих сбоку, изображение разными деталями трижды дублировалось в зеркалах: зеркале в дверке шкафа, на стене и перед дамским столиком Юлии. Но все равно, многое из того что происходило он не видел, а больше чувствовал, и чувства эти были сокрушительны.

Юлия действительно была прекрасна, во всей своей наготе, бесстыдстве и беззащитности. Словно бы раньше Андрей и не видел ее такой желанной и уже недоступной. Этот проклятый захватчик в сомбреро словно открывал ему ее, и поддразнивал, что она уже принадлежит ему.

Вероломный, и, видимо, бомжеватый мужик, скрестив руки на своей впалой груди, пожирал глазами деву.

- Ты совершенство! Пощади, я ослепну! - Заслонил ладонью гость глаза. - И сказал он это уже серьезно, даже с опаской, словно действительно был ослеплен сиянием и боялся, что оно выжжет ему глаза.

И вот резкий контраст межу его недавней шутливостью и этой внезапной серьезностью и абсолютной честностью — вот это было страшно.

- Девочка моя, как же ты великолепна, ты самое лучшее, самое великое, что я видел в жизни, - он тяжело и часто дышал, но продолжал и продолжал свое искушение, - мне кажется у меня сердце сейчас остановится, как ты красива, как ты изящна!

- А как я изящна? - Игриво приподняла кончик тонкой брови Юлия, и в ее голосе, в ее интонациях - все, все было так незнакомо Андрею.

- Как самая тонкая туфелька, какую я только видел в жизни.

«Сапожник!» - Озарила подсматривающего догадка.

Гость приник к любовнице, обнял ее сзади, сграбастал ее груди и что-то горячо шепнул ей прямо в ухо. Андрей не расслышал. Но она словно встрепенулась вся от этого шепота, как словно вся раскрылась, и они жадно слились в поцелуе языками.

Андрей ничего не знал о таких поцелуях. Это когда любовники до предела высунув языки сосутся, трутся, тычутся и лижутся ими.

Потом он обхаживал ее кончиком языка у нее по за ушками, и она блаженно вытягивала шейку, откидывала и поворачивала голову, позволяя ему пролизать себя за ушками, по щекам, по бровям, по скулам.

- Раскройся, не стесняйся, отдайся во власть чувств, - покрывал он ее с ног до головы каким-то шуршащим шепотом. - Будь собой, радуй меня, желай секса, это так естественно. Радуй, моя ненаглядная синьора, своего очарованного вассала. Не стыдись и никого не бойся. Мы вдвоем, только ты и я!

Она уже не помнила себя и когда оттолкнула его, и когда быстро и ловко стянула с него штаны, выпустив на волю крупный, тяжелый член. А он уже сидел на постели, по очереди поднимал ступни, стаскивал с них носки, и его член уже почти стоял. И было в этой его позе что-то агрессивное, дворняжье, кобелиное.

Он смахнул через голову футболку, вскочил на ноги, его член креп, наливался, и лицезрел Андрей то потаенное, индивидуальное, уродливое и срамное, что обычно прячут, скрывают от посторонних глаз в широких штанах — багровая залупа сидела как-то криво, словно приросла к члену не основанием, а боком, а на морщинистую отвисшую мошонку, поросшую жесткими, седыми волосьями, наросла крупная, черная бородавка недалеко от корня члена.

Как-то мгновенно и разом воспалились на Юле ее соски, налились кровью, развились и и расправились и запунцовели, как ордена.