Вендетта

Сладкая ломота в теле усиливалась - и вдруг ударила щекочущей волной в мозг, вытеснив остатки сна. Рэйчел застонала... Ее бутончик сам собой наделся на какую-то складку, давящую на самую чувствительную, самую сладкую горошинку ее пиписьки; это было так истаивающе-приятно, что Рэйчел ерзала на седле, прилипнув пиписькой к заветной складке. Каждый толчок вгонял маленькую сладкую молнию в ее тело, и Рэйчел принялась ритмично стонать: а! а! а!..
Дэйв, опустошенный за ночь, видел, что с ней творится, и мрачнел тем больше, чем сильней разгорался рассвет. Вдруг он резко натянул поводья...
- Ай!.. Что случилось?
- Ничего. Слезай.
- Что такое?
- Слезай. Слезай, Рэйчел.
Она слезла, вопросительно глядя на него.
- Иди сюда, вот сюда... Так. А теперь растопырь-ка ножки...
- Дэйв! - она отпрянула от него.
- Не бойся, глупая. Я ничего с тобой не сделаю. Разве я похож на подонка? Не сделал же до сих пор, а?.. Просто немного помогу тебе. Ты ведь понимаешь меня, детка... Раздвинь ножки, не упрямься. Видишь - я даже не раздеваюсь...
Рэйчел глядела на него своими черными глазами, зиявшими на бело-голубом, как у мима, лице, - и слегка присела, растопырившись коленками и продолжая смотреть на него.
- Еще, еще... Не могу смотреть, как ты мучишься... - бормотал Дэйв, пригибая ее к земле. - Давай так: я лягу вот сюда, в песок, а ты... давай - садись на меня! Да не сюда, - прямо на лицо мне! На коленки обопрись - и... Вот так, - шамкал он, опуская распахнутое хозяйство Рэйчел себе на рот...
Оно было горько-соленым от грязи - и, конечно, липким, как медовая мастила. Рэйчел взвыла, когда влажный язык вторгся в ее тайные пределы и ужалил в самый-самый сладостный узелок ее раковинки...
Она ожидала чего угодно, но только не этого. Содрогнувшись, она хотела сбежать, но Дэйв ухватил ее бедра крепко, как капкан - и Рэйчел забилась в этой сладкой ловушке, переполняясь оглушительным, неописуемым, неизбывным наслаждением.
- АААААА! – орала она, проваливаясь в сладкий колодец без дна. Ничего подобного она не испытывала и не знала, что это возможно: все прикосновения к ее пипиське были жалкой толкотней в сравнении с пронизывающими радугами, которые исторгал из нее язык Дэйва. Он вылизывал, высасывал, выцеловывал ее насквозь, навылет, и она была беззащитна перед ним, и растекалась липкой мякотью, и таяла, таяла, истаивала и растворялась в заре, розовой, как сахарный петух, и лопалась на клочки, и сгорала сладким факелом, и умирала, умирала второй раз за сутки...
- ...Ну? Полегчало? Совсем другое дело, правда? - Дэйв выполз из-под нее, отряхивая пыль с волос. - Ай да девочка! Смотри, сколько вытекло из тебя! - Он вытер рукавом лицо, залитое липкими потоками. - И все это ты держала в себе!.. Не удивительно, что ты чуть не лопнула. Я уже боялся, как бы на твой крик не сбежались койоты... Ну, все хорошо, все хорошо... - Он присел рядом с Рэйчел, потрясенно стоящей на коленях, и обнял ее. Ему и самому полегчало, и он почти не чувствовал груза на сердце, хоть член его снова окаменел, как пика.
Прижимая ее к себе, он говорил ей какие-то глупости, глядя на ее обалдевшее личико и радуясь за нее. Вскоре они оседлали коня и тронулись дальше. Дэйв просил ее продолжить про Ромео и Джульетту, и Рэйчел хриплым голосом стала рассказывать, постепенно увлекаясь. Солнце, едва приподнявшись над зигзагом гор, начинало припекать, и Дэйв подгонял коня.
За рассказом дорога промелькнула быстро, и к девяти они подъехали к ранчо Кэрренхоу.
- Слушай, Рэйчел. Слушай, девочка… Прятать тебя негде - и примут здесь тебя, скорей всего, за… короче говоря, за шлюху. Не дергайся - это-то как раз и хорошо: к чему нам, чтобы в тебе узнали воскресшую еврейку из Фэйксвилла? Побудешь для разнообразия шлюхой, лады?
Так и было: полуголую девчонку, обмазанную к тому же эрогенной грязью, встретили подмигиваниями, весельем и просьбами сдернуть накидку. Шокированная Рэйчел куталась в нее и слушала, как ковбои спорят, сочные ли у нее дыньки. Дэйв прикрикнул на них, поговорил с хозяином – и им дали воды, котел баранины и сарай, набитый мягкими тюфяками, на которых они сразу же и уснули, проспав весь полдень и всю сиесту.
В полшестого Дэйв и Рэйчел вышли, пошатываясь, из сарая - сонные, размягченные, как тюфяки, на которых они спали. Оседлав коня, такого же сонного и вялого, они тронулись в путь.
Конь еле шевелил копытами, и Дэйв лениво покрикивал на него. Солнце зашло за край каньона, и Рэйчел оголилась, сбросив накидку. Горячий воздух вытягивался к верхушке каньона, уступая место прохладным вечерним потокам, и это было приятно голому телу, как купание. Измученное солью тело Рэйчел овевалось вкусным ветерком, холодящим бедра, и Рэйчел мурлыкала, откинувшись к Дэйву.
Краски каньона темнели, густели, окутываясь тенью… Рэйчел была такой сонной и разнеженной, что Дэйв хрипел от умиления. Ему хотелось мять и гладить ее, как кошечку. Не выдержав, он ткнулся лицом ей в щеку и застыл, придержав запретный поцелуй. Рэйчел не отстранилась, и какое-то время они молча покачивались вместе, прижавшись щека к щеке. Рукой Дэйв привлекал ее к себе, поближе к сердцу, где давно уже саднила горькая игла. Тело Рэйчел, позабыв стыд со сна, вытягивалось к Дэйву, дразня его...
Вдруг из-за скалы на них с криком вылетел коршун. Рэйчел вскрикнула, чуть не свалившись с коня; Дэйв тоже вздрогнул от неожиданности - но тут же зашептал Рэйчел:
- Ну чего ты, ну чего?.. Не бойся, девочка, не бойся, моя крошка, - шептал он ей, обнимая гибкую фигуру и подминая пальцами сосок. Неудержимо-нежная волна подхватила его, и он уже не мог ей сопротивляться. Рэйчел льнула к нему, бодала его глиняной макушкой, терлась об него ухом и гладила ему руки, отдаваясь той же неудержимой волне...
В этот момент они выехали из-за угла скалы, размыкавшей каньон. В лицо им ударил розовый свет. Рэйчел снова вскрикнула, на этот раз - от восторга; и даже Дэйв, насмотревшийся пустынных видов, не смог сдержать возгласа.
Огромное солнце цвета темного огня висело над горизонтом, заливая струистым полыханием впадину, которая вдруг раскинулась перед ними без краев и пределов.
Небо, обрезанное черными волнами гор, светилось такими невообразимыми цветами, что из Рэйчел сами собой потекли слезы, оставляя голубые дорожки на просоленном лице. Вдали, в глубине впадины, мерцал клочок опрокинутого неба, горящий облаком-близнецом: это было озеро Сорроу-Лэйк, к которому они двигались.
Рэйчел тихо скулила, задыхаясь от слез, и Дэйв прижался к ней, впитывая ее восторг. В священном молчании они доехали к озеру, спешились и подошли к берегу, держась за руки. Солнце еще не зашло, и клочки розового огня полыхали в воде, превратив ее в горящий металл.
- Рэйчел! А... - хрипло начал Дэйв и умолк.
- Что?
- Ничего.
Он хотел спросить ее, не возражает ли она, чтобы он разделся - но... Руки его сами расстегнули штаны, сами сбросили грязные тряпки на землю - и он стал против Рэйчел, впервые в жизни стесняясь своего огромного вздыбленного члена. Рэйчел смотрела на него с ужасом, уважением и любопытством.
- ...Ну! Чего же ты? Давай скорей в воду! - прохрипел Дэйв, подтолкнул ее - и они вдруг с визгом и с криком ринулись к огненному зеркалу. Конь завистливо заржал, отвечая им.
- Погоди! И тебя выкупаем! - крикнул ему Дэйв, хохоча от удовольствия. Рэйчел присоединилась к нему - и добрых пять минут они орали, визжали, брыкались и брызгались, утонув в пучине первобытного восторга.
…Накричавшись, Дэйв выскочил нагишом на берег, расседлал коня и въехал на нем в озеро, подняв фонтан брызг. Рэйчел, обалдевшая от счастья, вцепилась коню в гриву и принялась целовать его, - а конь фыркал и отряхивался, радуясь воде... Они возились и плюхались втроем, пока не устали; тогда Дэйв вывел коня обратно, а сам вернулся к Рэйчел и принялся нежно мыть ее.
Грязь никак не хотела сходить с ее кожи и волос, и приходилось с силой массировать тело, чтобы очистить его. Рэйчел плавала, лежа на спине, а Дэйв вымывал соль у нее из волос; затем они с силой терли друг дружку, пьянея от соли, от огненного безумия пустыни и от бесстыдства.
Совместное мытье гениталий, неизбежное и оттого вдвойне сладкое, возбудило их до дрожи, и Дэйв с Рэйчел едва держали себя в руках. К тому же Дэйв впервые видел вблизи Рэйчел такую, какая она есть - смуглую, черноволосую красавицу, большеротую, горько-чувственную, как цветок кактуса, - и выл от ее красоты, как от прищепки на яйцах. К испанской и еврейской крови тут явно подмешалась индейская, и раскосые глаза Рэйчел мучили Дэйва, как наваждение.
Не выдержав, он вдруг прижал к себе мокрую фигуру.
Секунду они смотрели друг другу в глаза, пронзившись общим током, - и затем началось такое, что ни описать, ни назвать...
Кто первым бросился на чьи губы, кто кого начал ласкать и мять - непонятно; не прошло и минуты, как Дэйв и Рэйчел яростно пожирали друг друга губами, стоя в огненной дорожке заката. Они лизали друг друга горькими, безжалостными языками, горящими от соли; в их душах рвались молнии и фейерверки, и весь мир отпал в никуда. Голые лобки уперлись друг в друга так, что было больно... но Рэйчел вдруг сжалась, задрожала и оттолкнула Дэйва.
- Что? Что такое?..
- Дэйв... Что мы делаем?.. Что мы делаем?! Так ведь нельзя... Ларри... Мы с Ларри... Я не могу, Дэйв... - бормотала она.
- Ларри?!.. - Дэйв ощутил, как у него темнеет в голове. - Значит, Ларри? Ну погоди, сейчас я покажу тебе Ларри! - рычал он, чувствуя, как его уносит мутная волна. - Вот тебе Ларри! - орал он, повалив визжащую Рэйчел на спину и пристраиваясь к ее раковине. - Вот тебе Ларри, вот тебе! - дергался он, рывками входя в липкий проход. - Ага, мокренько? Течем, как и полагается? Ууу, еще как!.. Вот вам и Ларри! - хохотал он, проникнув за пару толчков в сердцевину Рэйчел. Та беспомощно повизгивала, пытаясь оттолкнуть его тонкими руками, и наконец обмякла под напором его бедер. - Ага! Ага! Значит, мы уже не девочки, хоть нам и "хыхнадцать", - и кто-то побывал здесь до меня, да? Чей-то длинный ебучий хер, да? Уж не тот ли самый Ларри, а? Вот тебе, вот тебе Ларри!.. - бормотал Дэйв, трахая ее и сходя с ума от жестокого наслаждения.
Он ненавидел себя, но ничего не мог с собой поделать. Рэйчел зажмурилась и плакала - но бедра ее сами собой подмахивали Дэйву, и плач все больше переливался в стон. - Ага, запела пташка? Нет, ты у меня кончишь! Кончишь, кончишь, кончишь, кончишь, кончишь, - приговаривал он, прыгая на ней, как шимпанзе, - кончишь, как кончила утром, когда я лизал тебе твою липкую кисочку, твою мокренькую розовую девочку, липкую-липкую, и сладкую, как мед, - хрипел он, и Рэйчел лопалась от стыда и от адского, пронизывающего наслаждения, пульсирующего в утробе. Оно вдруг вскипело в ней, как молоко, поднялось, разлилось по жилам и клеткам - и затопило ее огненной рекой, слившейся с меркнущим закатом...
Рэйчел орала, хрипела, билась головой и бедрами о камни, - а Дэйв поливал ей живот белыми брызгами и терзал рукой ее лоно, войдя пальцем внутрь. Он едва успел выпрыгнуть из нее; "хоть здесь не буду подонком", думал он... Стыд, катастрофический стыд и раскаянье нависли над ним, и он убегал от них, нервно целуя Рэйчел, лежащую ничком, как подстреленная птица...
***
В Сорроубэнк они въехали в глубоком молчании.
Дэйв извинялся, целовал ее, гладил, молил о прощении - но Рэйчел тихо плакала, не отвечая ему. Наконец замолчал и Дэйв, придерживая рукой Рэйчел, угловатую и неподатливую, как коряга. "Недаром это озеро называется Сорроу-Лэйк…", думал он*.
_____________________